Для всех этих людей, не имеющих никаких нравственных ценностей, лишённых чувства собственного достоинства, единственным идеалом, которому они служат и в плену у которого находятся, является «молва», чужое мнение о себе. Лиза так и говорит: «Грех не беда, молва нехороша». В обществе, лишённом нравственных устоев, духовную близость замещает именно это стадное чувство, в основе которого лежит злорадство, удовольствие от унижения ближнего.
Грибоедов показывает, как из искры, брошенной Софьей, – лёгкого намека на сумасшествие Чацкого, – разгорается целый пожар, и в результате складывается общее мнение, «молва». Умная Софья знает, как это случается в Москве. Из желания отомстить Чацкому она бросает искру сплетни какому-то «господину N», тот – «господину Д.», этот – Загорецкому. И вот уже всё светское общество слепо подчиняется им же рождённому кумиру. Не без горечи шутил по этому поводу Пушкин:
Примечательно, что комедия Грибоедова и заканчивается паническими сетованиями Фамусова: «Ах! Боже мой! что станет говорить / Княгиня Марья Алексевна!»
Мир, находящийся в плену у собственных пороков и низменных страстей, оказывается на редкость монолитным и прочным. Люди, его населяющие, отнюдь не глупы, а пороки их связаны не с невежеством в просветительском понимании этого слова, а с глубокой извращённостью всех нравственных начал. Ум этих людей, названный Некрасовым «пошлым опытом, умом глупцов», гибкий, хитрый, предприимчивый, изворотливый, ловко обслуживает их низменные страсти и побуждения. Чацкий заблуждается, видя источник зла в том, что «начал свет глупеть». Причина скрыта в человеческом оподлении.
Драма Чацкого
Тут-то и обнаруживается, по словам исследователя «Горя от ума» М. П. Еремина, слабость, свойственная всему поколению молодых людей бурного и неповторимо своеобразного времени, предшествовавшего декабристскому восстанию. «Они были преисполнены героической отваги и самоотвержения. Но в их взглядах на общественную жизнь и на людей было много романтически-восторженного, прекраснодушного. Основу их убеждений составляла вера в то, что просвещенный и гуманный ум является главным вершителем судеб человечества. Им казалось, что их вольнолюбивые убеждения, являвшиеся следствием этой веры, настолько самоочевидны и неопровержимы, что оспаривать их могут только самые закоренелые, самые глупые староверы». В просвещённом и гуманном уме усматривали они истоки высокой нравственности и красоты человека.
Отчасти поэтому Чацкий так назойливо и самоуверенно предаётся обличению «глупости» фамусовской Москвы, самоупоённо громит «век минувший» бичующими монологами. Он ничуть не сомневается в своей правоте, в просветительской силе своего ума перед непросвещённой глупостью. И хотя он говорит дело, хотя побуждения его благородны, а обличения истинны, трудно отделаться от ощущения, что сам-то носитель этих нелицеприятных истин пребывает в состоянии горделивого ослепления.
Как он плохо чувствует собеседника, как он слеп по отношению к любимой девушке, к её жестам, мимике, как он глух к её интонациям, к её душевному настрою! Порою кажется, что Чацкий способен слышать лишь себя самого: с таким трудом ему открываются истины очевидные. Будь он отзывчивее и внимательнее к Софье – уже из первой беседы с нею можно было почувствовать, что она неравнодушна к Молчалину. Но Чацкий, будучи пленником своего просвещённого ума, вопреки очевидным фактам и недвусмысленным признаниям Софьи, не может допустить, чтобы она предпочла ему «глупого» Молчалина. Даже прямые уколы в свой адрес Чацкий не в состоянии принять за истину. Умный герой думает, что Софья вкладывает в эти слова иронический смысл, что её похвалы Молчалину – издёвка, «сатира и мораль», что «она не ставит в грош его». «Софья расхваливает Молчалина, а Чацкий убеждается из этого, что она его и не любит, и не уважает… Догадлив!.. – потешается Белинский. – Где же ясновидение внутреннего чувства?..» Такого «ясновидения» умный Чацкий действительно лишён!
Чацкий, видящий в Молчалине глупое ничтожество, глубоко заблуждается и на этот счёт. В действительности Молчалин наделён от природы умом незаурядным, но только поставленным на службу его суетным стремлениям «и награжденья брать, и весело пожить». В отличие от Фамусова, в Молчалине нет и тени московского патриархального простодушия. К своей цели он движется неуклонно, взвешенно и расчётливо. Молчалин проницателен и разнолик. Как меняется манера его поведения и даже речь в общении с разными людьми: льстивый говорун с Фамусовым, «влюблённый» молчун с Софьей, грубоватый соблазнитель с Лизой. А в диалоге с Чацким в начале третьего акта Молчалин даже высокомерен и иронически снисходителен.