Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

            Позвольте… видите ль… сначала
            Цветистый луг; и я искала
                          Траву
            Какую-то, не вспомню наяву.
Вдруг милый человек, один из тех, кого мы
            Увидим – будто век знакомы,
Явился тут со мной; и вкрадчив, и умён,
Но робок… знаете, кто в бедности рождён…
………………………………………………
Потом пропало всё: луга и небеса. —
Мы в тёмной комнате. Для довершенья чуда
              Раскрылся пол – и вы оттуда
          Бледны, как смерть, и дыбом волоса!

Обратим внимание, что Софья воспроизводит здесь сюжетную схему романа «Юлия, или Новая Элоиза» Жан-Жака Руссо: богатая Юлия, влюблённая в бедного учителя Сен-Пре; родовые предрассудки, препятствующие браку и семейному счастью влюблённых. В одном из писем Юлия обращается к Сен-Пре: «…Захотелось побродить по рощицам, неподалёку от нашего дома. О желанный друг! Я и тебя повела с собою – вернее, унесла в душе твой образ: я выбирала места, которые мы посетим вдвоём, я облюбовывала уголки, достойные приютить нас; сердце у нас заранее переполнялось восторгом в очаровательных приютах уединения, где ещё упоительней становилась радость нашей встречи; они же, в свою очередь, делались ещё краше, дав убежище двум истинно любящим сердцам, и я дивилась тому, как же я до сих пор не примечала тех красот, которые обрела, оказавшись там вместе с тобою!»

Сен-Пре отвечает Юлии: «Я всякий раз боюсь коснуться вашей руки; не знаю отчего, но наши руки всегда встречаются. Стоит вам дотронуться до моей руки, и я вздрагиваю; от этой игры меня бросает в жар, вернее – я лишаюсь рассудка; ничего уже не вижу, ничего не чувствую и, охваченный исступлением, не знаю, что делать, что говорить, куда бежать, как сохранить власть над собой».

Историю любви Юлии и Сен-Пре Софья переносит на себя и Молчалина, воображая его, «рождённого в бедности», героем сентиментального романа. Умный Молчалин смекает и включается в игру воображения этой, по его словам, «плачевной крали»:

Возьмёт он руку, к сердцу жмёт,
Из глубины души вздохнёт.

Погружаясь в чуждый декабризму мир сентиментальных романов, Софья перестаёт ценить и понимать ум Чацкого. Сравнивая свой идеал влюблённого человека с Чацким, она говорит:

       Конечно, нет в нём этого ума,
Что гений для иных, а для иных чума,
Который скор, блестящ и скоро опротивит,
       Который свет ругает наповал,
       Чтоб свет об нём хоть что-нибудь сказал;
Да эдакий ли ум семейство осчастливит?

Так Софья ускользает от Чацкого в мир чуждой ему «карамзинской» культуры Ричардсона и Руссо, Карамзина и Жуковского. Романтическому уму она предпочитает чувствительное, сентиментальное сердце. Чацкий и Софья, лучшие представители своего поколения, как бы олицетворяют два полюса русской культуры 1810–1820-х годов: активный гражданский романтизм декабристов (Чацкий) и поэзию чувства и сердечного воображения «карамзинистов» (Софья). И нельзя не заметить, что судьба Софьи столь же трагикомична, как и судьба Чацкого. Оба героя-романтика в освещении Грибоедова-реалиста терпят сокрушительное поражение, сталкиваясь с реальной сложностью жизни. И причины этого поражения сходны: если у Чацкого ум с сердцем не в ладу, то у Софьи – сердце с умом. Обращаясь к Чацкому в финале комедии, Софья говорит «вся в слезах» о Молчалине:

Не продолжайте, я виню себя кругом.
Но кто бы думать мог, чтоб был он так коварен!

А Чацкий, обрекая себя на участь «вечного скитальца», бросает под занавес:

Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорблённому есть чувству уголок! —
       Карету мне, карету!

Можно ли считать, будто Чацкий покидает фамусовскую Москву как победитель? Кажется, что нет… Впрочем, Гончаров считал иначе: «Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь смертельный удар качеством силы свежей. Он вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу: “один в поле не воин”. Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и – всегда жертва».

Поэтика комедии «Горе от ума»