Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Во-вторых, рядом с мотивами, идущими из глубины её сердца, возникают и другие, гордые, самолюбивые. Предложение князя тешит её гордость, превозносит её над своими обидчиками. «Я теперь и сама княгиня, слышали, – князь меня в обиду не даст! Афанасий Иванович, поздравьте вы-то меня; я теперь с вашею женою везде рядом сяду…» И она тянется к Мышкину, утоляя свои горделивые чувства. Но и тут героиня останавливается в горделивом исступлении. Ведь отдать руку князю – это значит забыть обиду, простить людям ту бездну унижения, в которую они её бросили. Легко ли человеку, в душе которого так долго вытаптывали всё святое, заново поверить в чистую любовь, добро и красоту? И не будет ли для униженной личности такое добро оскорбительным, порождающим вспышку гордости? «В своей гордости, – говорит князь, – она никогда не простит мне любви моей». Рядом с преклонением пред святыней рождается злоба. Настасья Филипповна обвиняет князя в том, что он слишком высоко себя ставит, что его сострадание унижает её достоинство, что всякое сочувствие для неё обидно и унизительно.

Таким образом, героиня тянется к князю из жажды идеала, любви, прощения, или из горделивого самоупоения и одновременно отталкивается от него то по мотивам собственной недостойности, то из побуждений уязвлённой гордости, не позволяющей забыть обиды и принять любовь и прощение. «Замирения» в её душе не происходит, напротив, нарастает «бунт», завершающийся тем, что она фактически сама «набегает» на нож ревниво любящего её купца Рогожина.

И вот трагический финал романа: «Когда, уже после многих часов, отворилась дверь и вошли люди, то они застали убийцу в полном беспамятстве и горячке. Князь сидел подле него неподвижно на подстилке и тихо, каждый раз при взрывах крика или бреда больного, спешил провесть дрожащею рукой по его волосам и щекам, как бы лаская и унимая его. Но он уже ничего не понимал, о чём его спрашивали, и не узнавал вошедших и окруживших его людей. И если бы сам Шнейдер (врач Мышкина. – Ю. Л.) явился теперь из Швейцарии взглянуть на своего бывшего ученика и пациента, то и он, припомнив то состояние, в котором бывал иногда князь в первый год лечения своего в Швейцарии, махнул бы теперь рукой и сказал бы, как тогда: “Идиот!”»

Так, обострив до катастрофы противоречия в пленённых эгоизмом душах людей, сам князь не выдержал вызванных им противоречий: душа его надломилась, он оказался неизлечимым пленником психической болезни.

Такой финал романа вызывает противоречивые интерпретации. Многие считают, что Достоевский волей-неволей показал крах великой миссии спасения и обновления мира через христианское усовершенствование людей.

Но более достоверной кажется иная трактовка романа. В «Записной тетради от 16 апреля 1864 года» он писал: «высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я, – это как бы уничтожить это я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно». Однако полное осуществление этого идеала на земле человеку не даётся, потому что «закон личности связывает», «я препятствует». Один Христос это мог. Именно потому Христос и предстал как «вековечный, от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек».

В романе неспроста высказывается мысль, что «рай – вещь трудная». Христианское добро и милосердие князя действительно обостряют противоречия в захваченных эгоизмом душах людей. Но обострение противоречий свидетельствует, что люди к добру неравнодушны. Прежде чем оно восторжествует, неизбежна напряжённая и даже трагическая борьба добра со злом в сознании людей. И духовная смерть Мышкина наступает лишь тогда, когда он в меру своих сил и возможностей отдал себя людям целиком, заронив в их сердца семена добра. Только страдальческими путями добудет человечество внутренний свет христианского идеала. Вспомним любимые Достоевским слова из Евангелия: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода» (Ин. 12: 24). В письме к С. А. Ивановой от 17 августа 1870 года Достоевский сказал: «Без страдания и не поймёшь счастья. Идеал через страдание переходит, как золото через огонь. Царство Небесное усилием достаётся».

Трагизм романа заключается в том, что явившийся спасать людей от безверия князь Мышкин – не Христос, а земной человек, принявший глубоко в сердце Богочеловеческий идеал, но постоянно ощущающий в романе свою недостойность. Князь признаётся: «Есть такие идеи, есть высокие идеи, о которых я не должен начинать говорить, потому что я непременно всех насмешу… У меня жеста нет приличного, чувства меры нет; у меня слова другие, а не соответственные мысли, а это унижение для этих мыслей».