Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Тут даже Степан Трофимович не выдержал. Он стал опровергать нигилистические взгляды молодёжи на искусство. Над ним лишь посмеивались. Тогда на последнем чтении своём он задумал подействовать гражданским красноречием, воображая тронуть сердца молодёжи и рассчитывая на её почтение. Он согласился с бесполезностью и комичностью слова «отечество». Он одобрил мысль о вреде религии. Но в финале речи «громко и твёрдо заявил, что сапоги ниже Пушкина и даже гораздо. Его безжалостно освистали, так что он тут же, публично, не сойдя с эстрады, расплакался». Оставалось одно – бежать в провинцию. «Мы выехали как одурелые», – сокрушённо рассказывал об этом инциденте старый идеалист.

В романе выведен бывший приятель Степана Трофимовича, а теперь прославленный в «западнических» кругах русский писатель Кармазинов. Это птица высокого полёта. Он является в город со своим последним сочинением «Мерси». Так кокетливо он демонстрирует своё пренебрежение к неблагодарным читателям. Довольно! Я больше не буду писать для вас ничего!

Кармазинов – злая карикатура на Тургенева, особенно возмутившего Достоевского своей повестью «Довольно» и последним романом «Дым». Кармазинов, этот «великий писатель», «болезненно трепетал перед новейшею революционною молодёжью и, воображая по незнанию дела, что в руках её ключи русской будущности, унизительно к ним подлизывался, главное потому, что они не обращали на него никакого внимания».

В отличие от Кармазинова, Степан Трофимович освещается в романе более мягким светом. Это большой ребёнок, русский Дон Кихот, совершенно оторванный от живой жизни, целиком погружённый в свой мечтательный и далеко не безобидный идеализм. Обращаясь к провинциальным ученикам, Степан Трофимович «вещает», что русская национальность, если она и впрямь зародилась, ещё сидит в немецкой школе, за немецкою книжкой и твердит свой вечный немецкий урок, а немец-учитель ставит её на колени, когда потребуется.

Этот старый либерал-идеалист так декларирует свою «веру» в Бога: «Не понимаю, почему меня все здесь выставляют безбожником? – говаривал он иногда, – я в бога верую <…> как в существо, себя лишь во мне сознающее… Что же касается до христианства, то, при всём моём искреннем к нему уважении, я – не христианин. Я скорее древний язычник, как великий Гёте или как древний грек». И в подтверждение своей правоты он ссылается на «Письмо Белинского к Гоголю», а о самом Белинском говорит: «…Вот были люди! Сумели же они любить свой народ, сумели же пострадать за него, сумели же пожертвовать для него всем и сумели же в то же время не сходиться с ним, когда надо, не потворствовать ему в известных понятиях».

Молодой посетитель его «салона» Шатов отвечает на это резким возражением, в котором чувствуется голос самого Достоевского: «Никогда эти ваши люди не любили народа, не страдали за него и ничем для него не пожертвовали, как бы ни воображали это сами, себе в утеху! … Нельзя любить то, чего не знаешь, а они ничего в русском народе не смыслили! Все они, и вы вместе с ними, просмотрели русский народ сквозь пальцы, а Белинский особенно; уж из того самого письма его к Гоголю это видно. А у кого нет народа, у того нет и Бога! Знайте наверно, что все те, которые перестают понимать свой народ и теряют с ним свои связи, тотчас же, по мере того, теряют и веру отеческую, становятся или атеистами, или равнодушными».

Воспитанник Степана Трофимовича Николай Ставрогин – духовный сын своего учителя. С юных лет оторванный от родной почвы, от русских корней и национальных святынь, он обладает безмерным диапазоном интеллектуальной восприимчивости и столь же безмерной широтой овладевающих им страстей. Ставрогин – отголосок уже деградирующей дворянской культуры, последний тип «лишнего человека» в ней. Как отмечал в своё время Некрасов в поэме «Саша», такой человек подобен степной травке перекати-поле. Лишённый веры, свободный от национальной укоренённости, он на каждом шагу вступает в противоречие с самим собой: сегодня проповедует одно, а завтра – совсем другое: «Что ему книга последняя скажет, / То на душе его сверху и ляжет:/ Верить, не верить – ему всё равно, / Лишь бы доказано было умно».

Николай Ставрогин совмещает в своём характере умственную распущенность будущего Ивана Карамазова с разгулом неуправляемых страстей его брата Дмитрия. На его совести лежит страшный грех надругательства над девочкой Матрёшей, которая не выдержала позора и покончила собой. Потеряв всякую чувствительность к добру и злу, в порыве удушающей скуки и равнодушия, Ставрогин женится на слабоумной хромой девушке Марии Лебядкиной, обольщает воспитанницу Варвары Петровны Дашу Шатову, потом жену своего ученика Шатова Марию и, наконец, Лизу Тушину.

Столь же безмерен Ставрогин в своих интеллектуальных шатаниях. Этот «премудрый змий» породил разных духовных детей: Шатова, Кириллова, Петра Верховенского. Все они воплощают изменчивые капризы его интеллектуальных игр, и все они несут в своих характерах типичную для своего духовного отца раздвоенность.