Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Союз губернатора Лембке и его супруги Юлии Михайловны с Петром Верховенским изображается в романе как явление естественное. Консервативная дворянская верхушка и бюрократическая администрация тоже смотрят на Россию с позиций, близких к нигилистическим. Крайние «западники», они разделяют германо-романские воззрения, согласно которым православные славяне относятся к числу «пассивных», «женственных» наций, обязанных немцам культурой и цивилизацией. Лембке и Блюм – представители российской бюрократии, навязанной стране Петром I, бюрократии, страшно далёкой от народа и одержимой тупым «административным восторгом».

Предвосхищая легенду о Великом инквизиторе, сочинённую Иваном Карамазовым, Пётр Верховенский мечтает после революционной смуты посадить на русское царство не «помазанника Божия», а самозванца. Он готовит к этой роли Николая Ставрогина.

А проект будущего устройства общества на обломках старого мира предлагает в романе почитаемый Верховенским радикальный идеолог Шигалёв. Он делит человечество на две неравные части: одна десятая часть получает у него свободу личности и безграничное право распоряжаться остальными девятью десятыми, которые должны потерять личность и превратиться в послушное революционной элите стадо. В этом стаде «каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – равенство.

Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями… Рабы должны быть равны: без деспотизма ещё не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство…»

Шатова, Кириллова, Петра Верховенского, Шигалёва порождает безмерно широкая личность главного беса – Николая Ставрогина. Уже первое появление Ставрогина в губернском городе поражает обывателей странной наружностью: «…волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, – казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску…» Перед нами мёртвая личина без лица, маска, за которой, как в Гадаринском бесноватом, спрятался целый легион бесов – тех самых идеологических «трихинов», которые обладают способностью порабощать людей. Достоевский говорил о них в финале «Преступления и наказания».

В то же время Николай Ставрогин страдает от своей расхристанности. Сверхчеловеческая сила оборачивается абсолютным бессилием: «Я не знаю и не чувствую зла и добра…» Композиционным центром романа Достоевский считал заключавшую вторую часть девятую главу «У Тихона», в которой Ставрогин являлся на исповедь к находящемуся в монастыре на покое архиерею. Тихон мыслился автором как «положительно прекрасный человек», прототипом которого являлся святитель Тихон Задонский. Образ русского святого был призван композиционно уравновесить роман, погружавшийся во мрак нигилистической бесовщины. В исповеди Ставрогин открывал Тихону своё мерзкое преступление, совершённое над девочкой. Но Тихон почувствовал, что это не исповедь, а скорее превозношение. В словах Ставрогина отсутствовал покаянный мотив. Тихон напомнил такому «исповеднику» слова из третьей главы Апокалипсиса: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». Тихон сказал: «Совершенный атеист стоит на предпоследней верхней ступени до совершеннейшей веры (там перешагнёт ли её, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха».

Тихон замечал, что его «исповедник» является жертвой своего равнодушия, что «если он верует, то не верит, что он верует, а если не верует, то не верит, что он не верует». Если Бога нет, то любая мораль относительна, «всё позволено» и нет оснований каяться, нет повода судить себя. Тихон пророчески предсказывал Ставрогину грядущие, ещё более страшные преступления. Яростная реплика убегающего Ставрогина: «Проклятый психолог!» – свидетельствовала о глубокой проницательности Тихона.

Однако глава «У Тихона» встретила решительные возражения редактора «Русского вестника» Каткова. Он счёл невозможным опубликовать столь неприличную исповедь Ставрогина, в которой шла речь о надругательстве над девочкой. Достоевский специально приезжал в Москву для объяснения с Катковым, после которого приступил к переработке этой главы. Но и новая редакция была забракована редактором журнала. В «Русском вестнике» роман вышел в свет без неё. Достоевский смирился и не включал её потом и в последующие издания.