Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Впервые на это обратил внимание К. С. Аксаков в «Обозрении современной литературы» (1857), а потом об этом же писал советский исследователь Б. М. Эйхенбаум в книге «Молодой Толстой» (1922): «Не только сюжетология, но и типология Толстого не интересует, – считает Эйхенбаум. – Его фигуры крайне индивидуальны – это, в художественном смысле, означает, что они, в сущности, не личности, а только носители отдельных человеческих качеств, большей частью парадоксально скомбинированных. Личности эти текучи, границы между ними очерчены не резко, но резко выступают конкретные детали. Отсюда – особые приёмы характеристики у Толстого: образ не даётся в слитном, синтетическом виде, но расщеплён и разложен на мелкие чёрточки. Получается ощущение необыкновенной живости, хотя с другой стороны общей характеристики нет».

Эйхенбаум не прав в одном. Расщепляется не личность героя. Она-то как раз сохраняет свою многосложность и многосоставность. Расщепляется характер как застывшая и определившаяся величина, как устойчивый тип, к изображению которого была столь пристрастна «натуральная школа». Ищутся духовные опоры для обновления такого характера, для его постоянного роста, для его непрерывного изменения.

В толстовской трилогии ключевая роль в «самостоянии» человека отводится детству. Взрослый Николай Иртеньев открывает два драгоценных свойства детской души: непосредственную чистоту нравственного чувства и способность легко восстанавливать гармонию во взаимоотношениях с миром.

Ребёнок не может подолгу сосредоточиваться на одном жизненном впечатлении, его всё время отвлекает, уводит от такой односторонности живое многообразие бытия. На охоте Николеньке поручают ответственное дело: он должен сидеть с собакой на опушке леса, не спуская с неё глаз, и освободить собаку от поводка при появлении зайца. Но детская натура не может долго оставаться в таком неестественном напряжении. И вот мальчик увлекается красивой бабочкой, с интересом наблюдает муравьёв и совсем забывает об охоте.

Точно так же легко и естественно преодолеваются в душе ребёнка и сердитые чувства. Тучи набегают на душу человека и в детстве, периодически нарушая её безмятежность. Николенька видит в maman ранее неизвестную ему нотку задумчивости и печали. Он замечает разногласия между отцом и Карлом Ивановичем. Однако как в природе солнце и тепло одолевают непогоду, так и в душе ребёнка побеждает вера в добро.

Не может укорениться надолго в детской душе и обида на Карла Ивановича: «“Какой он добрый и как нас любит, а я мог так дурно о нём думать!”… Мне было совестно, и я не понимал, как за минуту перед тем я мог не любить Карла Иваныча и находить противными его халат, шапочку и кисточку…»

Причём оказывается, что детский опыт в душе человека не умирает никогда. Детские воспоминания излечивают душу в трудные минуты жизни, помогают ей выйти из кризиса. Обращаясь к невостребованным резервам детского душевного опыта, взрослый Иртеньев идёт вперёд, становится чище и лучше, освобождается от своих недостатков и слабостей, лечит душу воспоминаниями.

Но взрослый мир всё время искушает детскую чистоту и непосредственность, особенно когда дети оказываются в Москве и попадают «в свет». Светское общество живет фальшивой жизнью, основанной на тщеславии, сотканной из внешнего блеска, приличий и условностей. На первых порах Николеньке кажется, что все здесь играют в какую-то фальшивую игру. Но незаметно для себя ребенок втягивается в этот омут, и нравственное чувство начинает изменять ему. О пагубном влиянии на Николеньку светской фальши свидетельствует эпизод с именинами бабушки.

К этому событию мальчик готовится по-детски серьёзно и даже сочиняет бабушке стихи. Казалось бы, стихи вышли недурные, однако последнее двустишие как-то странно оскорбляет детский слух.

Стараться будем утешать
И любим, как родную мать, —

написал Николенька и вдруг чувство стыда от сказанной неправды охватывает его. «Зачем я написал: как родную мать? её ведь здесь нет, так не нужно было и поминать её; правда, я бабушку люблю, уважаю, но всё она не то… зачем я написал это, зачем солгал?»

Но переделывать стихи уже некогда, и Николенька идёт к бабушке в страхе, что взрослые справедливо обвинят его в бесчувственности, а отец щёлкнет по носу и скажет: «Дрянной мальчишка, не забывай мать… вот тебе за это!»

Но, к удивлению ребёнка, ничего не случается, отец остаётся спокоен, а бабушка, выслушав стихи, произносит: «Charmant» и целует Николеньку в лоб. Этим поцелуем и этой похвалой нравственно глуховатый мир взрослых людей как бы отменяет всю глубину и нешуточность детских сомнений Николеньки.