Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Преодолеть, изжить этот «ужасный тормоз» в юношеские годы было очень трудно. Толстой мечется, впадает в крайности. Потерпев неудачу в хозяйственных преобразованиях, он едет в Петербург, успешно сдаёт два кандидатских экзамена на юридическом факультете университета, но бросает начатое. В 1850 году он определяется на службу в канцелярию Тульского губернского правления, но служба тоже не удовлетворяет его.

Молодость на Кавказе

Летом 1851 года приезжает в отпуск с офицерской службы на Кавказе Николенька и решает разом избавить брата от душевного смятения, круто переменив его жизнь. Он берёт его с собою на Кавказ. «Кто в пору молодости не бросал вдруг неудавшейся жизни, не стирал все старые ошибки, не выплакивал их слезами раскаяния, любви и, свежий, сильный и чистый, как голубь, не бросался в новую жизнь, вот-вот ожидая найти удовлетворение всего, что кипело в душе», – так вспоминал Толстой об этом важном периоде своей жизни.

Братья прибыли в станицу Старогладковскую, где Толстой впервые столкнулся с миром вольного казачества, заворожившим и покорившим его. Казачья станица, не знавшая крепостного права, жила полнокровной общинной жизнью, напоминавшей Толстому его детский идеал «муравейного братства». Он восхищался гордыми и независимыми характерами казаков, тесно сошёлся с одним из них – Епишкой, страстным охотником и по-крестьянски мудрым человеком. Временами его охватывало желаниe бросить всё и жить, как они, простой, естественной жизнью. Но какая-то преграда стояла на пути этого единения. Казаки смотрели на молодого юнкера как на человека из чуждого им мира «господ» и относились к нему насторожённо. Епишка снисходительно выслушивал рассуждения Толстого о нравственном самоусовершенствовании, видя в них господскую блажь и ненужную для простой жизни «умственность». О том, что, вопреки учению Руссо, невозможно человеку цивилизации вернуться вспять, в патриархальную простоту, Толстой поведал впоследствии читателям в повести «Казаки», замысел которой возник и созрел на Кавказе.

Здесь Толстой впервые почувствовал бессмысленную, разрушительную сторону войны, принимая участие в опустошительных набегах на чеченские аулы. Пришлось ему испытать и болезненные уколы самолюбия: в своём кругу он был лишь волонтёром, вольноопределяющимся, и тщеславная офицерская верхушка с лёгким презрением смотрела на него. Тем более отогревалась душа в общении с простыми солдатами, умевшими, когда нужно, жертвовать собой без блеска и треска, храбрых, в отличие от офицеров, не театральной, не показной, а скромной и естественной «русской храбростью».

Об этом написал потом Толстой в рассказах «Набег» и «Рубка леса». «Дух русского солдата не основан так, как храбрость южных народов, на скоро воспламеняемом и остывающем энтузиазме: его так же трудно разжечь, как и заставить упасть духом, – писал Толстой в “Рубке леса”. – Для него не нужны эффекты, речи, воинственные крики, песни и барабаны: для него нужны, напротив, спокойствие, порядок и отсутствие всего натянутого. В русском, настоящем русском солдате никогда не заметите хвастовства, ухарства, желания отуманиться, разгорячиться во время опасности: напротив, скромность, простота и способность видеть в опасности совсем другое, чем опасность, составляют отличительные черты его характера».

Диалектика трёх эпох развития человека в трилогии Толстого

Обостренный анализ себя и окружающего вышел, наконец, за пределы дневника в художественное творчество. Толстой задумал книгу о разных возрастах в жизни человека и написал первую её часть – «Детство». Не без робости он послал рукопись в журнал «Современник» и вскоре получил от Некрасова восторженное письмо. «Детство» было опубликовано в сентябрьском номере «Современника» за 1852 год и явилось началом трилогии, которую продолжили «Отрочество» (1854) и «Юность» (1857).

Трилогия имела такой шумный успех, что имя Толстого сразу попало в ряд лучших русских писателей. Успех, конечно, был не случайным. Подобно Достоевскому, молодой Толстой вступил в тяжбу с литературной традицией. Писатели 1840-х годов обращали преимущественное внимание на то, как несправедливые общественные отношения уродуют человеческий характер. Но уже к концу 40-х годов литература на этом пути зашла в тупик. Если «дурные» обстоятельства порождают новых и новых дурных людей, то где же выход, где искать источники спасения и обновления человека?