Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Вместе с тем роман Толстого содержит в себе глубокое противоречие. Толстой думал, что человек собственными усилиями может изменить к лучшему себя и окружающий мир. Считая человека творением Божиим, близким к совершенству, он полагал, что морально-нравственный закон Христа люди могут исполнять сознательно, не нуждаясь в благодати и таинстве Евхаристии. Толстому казалось, что люди способны преодолеть социальную дисгармонию разумным исполнением христианских заповедей. И хотя Толстого сближает с Достоевским вера в возможность установления гармонии путём преображения человека, суть этого преображения, равно как и движущие силы его, писатели понимают по-разному.

Надежды Достоевского связаны с трактовкой 20-й главы Апокалипсиса. Он уповает на будущий миллениум – тысячелетнее Царство Иисуса Христа на земле. Достоевский возлагает надежду на Божественное вмешательство в судьбы человечества, полагая, что люди нуждаются в благодатной поддержке. Мировая гармония, о которой мечтает Достоевский, в корне отличается от исторического оптимизма Толстого и предполагает не моральное самоусовершенствование, а телесно-духовное преображение человека, обретающего с благодатной помощью Божией вечную жизнь и бессмертие.

Толстой убеждён, что Нехлюдов не нуждается в такой помощи, потому что Божественное начало присуще природе человека, потому что Царство Божие внутри нас: «Он молился, просил Бога помочь ему, вселиться в него и очистить его, а между тем то, о чём он просил, уже совершилось. Бог, живший в нём, проснулся в его сознании. Он почувствовал себя им и потому почувствовал не только свободу, бодрость и радость жизни, но почувствовал всё могущество добра. Всё, всё самое лучшее, что только мог сделать человек, он чувствовал себя теперь способным сделать».

Казалось бы, в душе Нехлюдова, почувствовавшего себя богом, устанавливается торжество духовных начал и его самоусовершенствование движется к оптимистическому финалу. Однако художественная реальность требует от автора жизненной правды, и Толстой, великий писатель-реалист, изменить этой правде не может.

Вот Нехлюдов в Кузминском решает отдать всю землю по недорогой цене крестьянам. Но даже с Богом в душе, «ему вдруг жалко стало и дома, который развалится, и сада, который запустится, и лесов, которые вырубятся, и всех тех скотных дворов, конюшен, инструментных сараев, машин, лошадей, коров, которые хотя и не им, но – он знал – заводились и поддерживались с такими усилиями. Прежде ему казалось легко отказаться от всего этого, но теперь ему жалко стало не только этого, но и земли и половины дохода, который мог так понадобиться теперь. И тотчас к его услугам явились рассуждения, по которым выходило, что неблагоразумно и не следует отдавать землю крестьянам и уничтожать своё хозяйство».

Вот Нехлюдов, решивший порвать со светской жизнью и отправиться по этапу вслед за Катюшей, после общения в Петербурге с аристократической знакомой Maiette, испытывает глубокие сомнения в правомерности своих решений: «В эту ночь, когда Нехлюдов, оставшись один в своей комнате, лёг в постель и потушил свечу, он долго не мог заснуть. Вспоминая о Масловой, о решении сената и о том, что он всё-таки решил ехать за нею, о своём отказе от права на землю, ему вдруг, как ответ на эти вопросы, представилось лицо Maiette, её вздох и взгляд, когда она сказала: “Когда я вас увижу опять?”, и её улыбка, – с такою ясностью, что он как будто видел её, и сам улыбнулся. “Хорошо ли я сделаю, уехав в Сибирь? И хорошо ли сделаю, лишив себя богатства?” – спросил он себя.

И ответы на эти вопросы в эту светлую петербургскую ночь, видневшуюся сквозь неплотно опущенную штору, были неопределённые. Всё спуталось в его голове. Он вызвал в себе прежнее настроение и вспомнил прежний ход мыслей; но мысли эти уже не имели прежней силы убедительности.

“А вдруг всё это я выдумал и не буду в силах жить этим: раскаюсь в том, что я поступил хорошо”, – сказал он себе, и, не в силах ответить на эти вопросы, он испытал такое чувство тоски и отчаяния, какого он давно не испытывал. Не в силах разобраться в этих вопросах, он заснул тем тяжёлым сном, которым он, бывало, засыпал после большого карточного проигрыша».

В финале романа Нехлюдов получает известие о помиловании Катюши. «Известие было радостное и важное: случилось всё то, чего Нехлюдов мог желать для Катюши, да и для себя самого». Но это известие почему-то не приносит герою радости и счастья. Он едет в острог сообщить Катюше о помиловании «с тяжёлым чувством исполнения неприятного долга».

И тут же, на обеде у генерала, «Нехлюдов весь отдался удовольствию красивой обстановки, вкусной пищи и лёгкости и приятности отношений с благовоспитанными людьми своего привычного круга, как будто всё то, среди чего он жил в последнее время, был сон, от которого он проснулся к настоящей действительности».