Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Как изменился голос Толстого! Это голос судьи и пророка, голос человека, познавшего истину и ощущающего за плечами сочувствие многомиллионного деревенского люда, глазами которого он видит и оценивает городскую жизнь. Картина весны символична: это суд над цивилизацией, мертвящей всё живое, загоняющей в бездушные, стандартные формы живую жизнь, угрожающей уничтожением природе и человеку.

В чём видит Толстой главные беды этой цивилизации? Прежде всего в чувстве стадности, в утрате человеческой личностью духовных забот. Почему князь Дмитрий Нехлюдов соблазнил воспитанницу в доме своих тёток, Катюшу Маслову, а потом её бросил? Потому, что «он перестал верить себе, а стал верить другим. Перестал же он верить себе, а стал верить другим потому, что жить, веря себе, было слишком трудно: веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего животного “я”, ищущего лёгких радостей, а почти всегда против него; веря же другим, решать нечего было, всё уже было решено, и решено было всегда против духовного и в пользу животного “я”».

Пророческий гений Толстого предчувствует железную поступь приближающегося XX века, века борьбы сословий и классов, века массовых общественных движений, в которых захлебнётся индивидуальность и некогда сильный голос её стает «тоньше писка». Эту надвигающуюся на живую жизнь власть стандарта, обезличивающую людей, Толстой схватывает буквально во всём, от описания природы до портрета человека.

Вспомним, как рассказывает Толстой об утре Нехлюдова: «В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, проходила с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник её воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил её, лежал ещё на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу». Какую роль играют в описании подробности обстановки и внешнего вида Нехлюдова? О чём говорят эти «гладкие белые ноги», «полные плечи», «отпущенные ногти», «толстая шея», «мускулистое, обложившееся жиром белое тело»? Все штрихи к портрету Нехлюдова подчеркивают принадлежность героя к касте господ. Личности нет: она расплылась, растворилась в теле целого барского сословия. Если в «Войне и мире» Толстой искал в человеке индивидуальные, неповторимые признаки «особого существа», отличающегося от других, то теперь ему бросаются в глаза иные, стадные черты. В «Воскресении» проходят перед читателем генералы, министры, судьи, адвокаты, но Толстой с тревогой замечает, что все они являются «подробностями» одного бездуховного и обезличенного существа, жадного, грубого, эгоистичного.

Духовная смерть Нехлюдова связана с отказом от себя, от внутреннего чувства стыда и совести и с принятием образа жизни, типичного в господском кругу: «Но что же делать? Всегда так. Так это было с Шенбоком и гувернанткой, про которую он рассказывал, так это было с дядей Гришей, так это было с отцом… А если все так делают, то, стало быть, так и надо».

А то, что по его воле случилось с Катюшей, было так бесчеловечно и горько, что Катюша «о своём детстве и молодости, а в особенности о любви к Нехлюдову, никогда не вспоминала. Это было слишком больно. Эти воспоминания где-то далеко нетронутыми лежали в её душе. Даже во сне никогда не видала Нехлюдова. <…> Похоронила она все воспоминания о своём прошедшем с ним в ту ужасную тёмную ночь, когда он приезжал из армии и не заехал к тётушкам.

До этой ночи, пока она надеялась на то, что он заедет, она не только не тяготилась ребёнком, которого носила под сердцем, но часто удивлённо умилялась на его мягкие, а иногда порывистые движения в себе. Но с этой ночи всё стало другое. И будущий ребёнок стал только одной помехой.

Тётушки ждали Нехлюдова, просили его заехать, но он телеграфировал, что не может, потому что должен быть в Петербурге к сроку. Когда Катюша узнала это, она решила пойти на станцию, чтобы увидать его. Поезд проходил ночью, в два часа. Катюша уложила спать барышень и, подговорив с собою девочку, кухаркину дочь Машку, надела старые ботинки, накрылась платком, подобралась и побежала на станцию.