Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Отсюда вытекает существенный признак таланта Лескова, который можно назвать «стыдливостью художественной формы». Классическим жанрам рассказа, повести или романа Лесков противопоставляет свой, менее стесняющий живую жизнь хроникальный способ повествования, сущность которого он объясняет так: «Я буду рассказывать не так, как рассказывается в романах, – и это, мне кажется, может составить некоторый интерес, и даже, пожалуй, новость, и даже назидание. Я не стану усекать одних и раздувать значение других событий: меня к этому не вынуждает искусственная и неестественная форма романа, требующая закругления фабулы и сосредоточения всего около главного центра. Жизнь человека идёт как развивающаяся со скалки хартия, и я её так просто и буду развивать лентою в предлагаемых мною записках».

Какой содержательный смысл имеет в творчестве Лескова это, странное на первый взгляд, недоверие к эстетике формы, к художественной завершённости, закруглённости, отточенности классических жанров романа, повести или рассказа? В самом совершенстве художественной формы ему видится деспотическая, как ложе Прокруста, претензия завершить не завершаемое, закруглить не округляющееся, остановить бесконечно растущую, изменяющуюся, находящуюся в процессе вечного творческого движения жизнь. Лесков-художник влюблён в русскую «ширь», в «безмерность», в богатые возможности своей страны и своего народа. Он бросает вызов «направленским мастерам», которые любят затягивать жизнь в готовые идеи или в отточенные жанровые формы, как в узкие мундиры. Но русская жизнь рвёт их по швам, выбивается наружу, торчит из образовавшихся прорех. Эстетические каноны классического романа волей-неволей сглаживают, отсекают, выдавливают за пределы готовой формы цветущую многосложность и пестроту русской жизни, её непредсказуемую случайность. За скобками остаются причудливые стечения жизненных обстоятельств, странные поступки героев. И вот Лесков находит для русской жизни более просторные и свободные жанровые формы, которые способны удержать её капризное и прихотливое многообразие.

Характерной приметой художественного мира Лескова является анекдотизм, обилие неожиданных поворотов и казусов в движении жизни, в структуре повествования. Анекдот – проявление энергии, таящейся в бытовой повседневности, он свидетельствует о том, что формы жизни ещё не застыли и не закаменели, что в ней возможны перемены, открыто движение в самые разные стороны. Анекдотизм – формообразующее начало в повествовательной прозе Лескова, заменяющее то, что в классическом романе, повести или рассказе выполняют композиционные событийные узлы – кульминации, к которым стянуты и которым подчинены, в конечном счёте, все взаимоотношения между героями.

У Лескова этих завязей или «узлов» великое множество, они растянуты по всей линии повествования. Они дают почувствовать неисчерпаемую сложность жизни, её богатые творческие возможности. Если в кульминационном событии романа реализуются все силы героя, то в хроникальном повествовании герои застрахованы от такого целеустремленного и однонаправленного движения, но потому и внутреннее содержание их характеров выявляется более полно и многогранно. Хроника – это как бы подготовка или пролог к будущему роману, который жизнью ещё не выявлен. Но зато жизнь обнаружила всю полноту своих возможностей, свой разлив, и ещё не видно пока, в какое русло она потом соберётся. Предмет повествования – цепь происшествий, ни одно из которых не претендует на единственность и всеохватность, не желает и не может подчинить себе другие, равновеликие и равноправные. Анекдоты, происшествия, конфликты ещё не сливаются в единое русло, не организуются между собою иерархически в единый фабульный ряд с завязкой, кульминацией и развязкой. Искусство Лескова движется против течения: если обычно писатель стремится к максимальной отточенности и завершённости художественной формы, то Лесков умышленно сдерживает и как бы размагничивает её. Совершая попятное движение, он с изумлением обнаруживает, какое богатое жизненное содержание ускользало от зрелых форм художественности, какая жизненная полнота скрывалась под ними.

Ослабленность сюжетно-композиционного единства произведения, рыхловатость внешней его организации компенсируется у Лескова единством внутренним, которое концентрируется в ярком образе рассказчика. Потому читать Лескова и понимать глубинный смысл его произведений нужно по-особому, вникая не только в ход событий, но и в саму манеру рассказа о них. В прозе Лескова существенно не только то, о чём рассказывается, но и то, как ведётся рассказ, какова личность рассказчика. Писатель ясно и отчётливо осознавал эту свою особенность, резко отличающую его повествовательную манеру от предшественников и современников. «Постановка голоса у писателя, – говорил он, – заключается в умении овладеть голосом и языком своего героя и не сбиваться с альтов на басы.