Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 2

Чехов дорожит внезапными, непредсказуемыми мгновениями открытого, сердечного общения в обход всего привычного, повседневного, устоявшегося. Он ценит мотыльковые связи не случайно: обветшали, омертвели традиционные связи между людьми. Открываемая в мгновенных проблесках красота капризна и непостоянна. Но всё-таки она существует, посещает порой этот скучный мир, манит надеждой на обновление. В рассказах и повестях Чехова 1890 – начала 1900-х годов такие неожиданные, вторгающиеся откуда-то извне «солнечные зайчики» скрашивают серые будни жизни. Это дало повод исследователям говорить об импрессионизме Чехова. Н. Я. Берковский писал: «Эпизоды импрессионистические, конечно, налицо в прозе Чехова. Тем не менее Чехов был и остаётся великим мастером классического реализма, по общей системе своей далёким от искусства импрессионистов, хотя по частностям у него и встречаются совпадения с ними. Начались они ещё в ту пору, когда, по всей вероятности, импрессионизм не был известен Чехову даже по имени. Импрессионизм тоже есть красота “мотыльковая”, если говорить языком самого Чехова. Главный признак импрессионистической красоты, полагаем мы, тот, что она не рождается изнутри явления, из его недр, а приходит извне, из постороннего источника. Реалист Жюль Ренар написал в своём дневнике: “Чего только солнце не может сделать со старой облезлой стеной” (запись от 15 марта 1905 года). Не из старой облезлой стены родилась красота в эту минуту, а от счастливых случайностей освещения. …Импрессионизм забывает о старой облезлой стене и видит перед собой одно – что сделало с нею освещение. Импрессионизм либо вовсе отходит от качеств предмета как он есть, либо воспринимает их, но ослабленно, а для реалиста этическая природа предмета, внутри присущая ему характерность всегда и всюду будут обязательны и вполне отчётливы. Если художник-реалист широк, подобно Чехову, то он не станет пренебрегать игрою света на изображаемых им вещах по той причине, что свет идёт извне. Ведь и солнце светит нам извне, а солнце – величайшая надежда, и пусть безотрадны сами по себе предметы, всё же человек бывает счастлив, когда оно прогуливается по их поверхности. … У реалиста Чехова вырисован сполна весь трудный, некрасивый мир, который опустили бы импрессионисты, но Чехов не забудет и о том, что свет и солнце посещают этот мир и ведут с ним время от времени свой весёлый разговор».

Третье направление поиска живых душ в творчестве Чехова – обращение к теме народа. Создаётся группа рассказов, которую иногда называют чеховскими «Записками охотника». Влияние Тургенева здесь несомненно. В рассказах «Он понял», «Егерь», «Художество», «Свирель» героями, как у Тургенева, являются не прикреплённые к земле мужики, а вольные, бездомные люди – пастухи, охотники, деревенские умельцы. Это люди свободные, артистически изящные, по-своему мудрые и даже учёные. Только учились они «не по книгам, а в поле, в лесу, на берегу реки. Учили их сами птицы, когда пели песни, солнце, когда, заходя, оставляло после себя багровую зарю, сами деревья и травы». В мире простых людей, живущих на просторе вольной природы, находит Чехов живые силы, будущее России, материал для грядущего воскрешения человеческих душ.

Старый пастух в рассказе «Свирель» – настоящий крестьянский философ. Он говорит о грозных приметах оскудения природы. Исчезли на глазах гуси, утки, журавли и тетерева. Обмелели, обезрыбели реки, поредели леса. «И рубят их, и горят они, и сохнут, а новое не растёт». Природным чутьем ощущает пастух надвигающуюся на мир катастрофу: «Ежели одно дерево высохнет или, скажем, одна корова падёт, и то жалость берёт, а каково, добрый человек, глядеть, коли весь мир идёт прахом? Сколько добра, Господи Иисусе! И солнце, и небо, и леса, и реки, и твари – всё ведь это сотворено, приспособлено, друг к дружке прилажено. Всякое до дела доведено и своё место знает. И всему этому пропадать надо!» А виною всему – нравственная порча человека. Стал он умней, но зато и подлей. «Нынешний барин всё превзошёл, такое знает, чего бы и знать не надо, а что толку?.. Нет у него, сердешного, ни места, ни дела, и не разберёшь, что ему надо… Так и живёт пустяком… А всё отчего? Грешим много, Бога забыли… и такое, значит, время подошло, чтобы всему конец».

Тревожной любовью к умирающей природе и духовно оскудевшему человеку наполнен звук пастушеской свирели. И когда самая высокая нота его «пронеслась протяжно в воздухе и задрожала, как голос плачущего человека… стало чрезвычайно горько и обидно на непорядок, который замечался в природе. Высокая нотка задрожала, оборвалась, и свирель смолкла».