Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

Уж если И. З. Серман назвал Елизавету Петровну «ленивой и невежественной дочерью Петра»[499], то Анна Иоанновна заслуживает куда более негативной характеристики и как частное лицо, и как государыня, поэтому задача Феофана-оратора в «речах» об Анне Иоанновне осложнялась в значительно большей степени, нежели Ломоносова-одописца, восхваляющего «Елисавет». «Анна вовсе не стремилась продолжать начинания Петра I, искренним сторонником которых оставался Прокопович, но теперь-то и проявилось умение Феофана хвалить государя за заслуги не действительные, а воображаемые, и тем самым давать ему уроки, замаскированные комплиментами»[500].

Попытаемся рассмотреть причины «падения» ораторского мастерства «первенствующего члена Святейшего Синода». Как показывает всё предыдущее творчество, Феофан-художник был, прежде всего, искренен. Теперь же, в последние годы своей жизни, он оказался в весьма сложной ситуации (и политической, и психологической, и творческой), но не изменил своей просветительской миссии.

Ораторское творчество Феофана Прокоповича 1730-х гг. состоит из девяти «речей», посвящённых непосредственно Анне Иоанновне, и ещё нескольких, написанных в годы её правления. Они и составляют, практически, третий том «Слов и речей» Феофана Прокоповича.

Несколько «речей», написанных и произнесённых в разные годы, посвящены восшествию на престол Анны Иоанновны.

Открывается цикл этих «речей» «Речью, которою Анна Иоанновна по коронации от всех чинов поздравлена» (III, 47–51). Феофан Прокопович произнёс её в Кремлёвском Успенском соборе 28 апреля 1730 г. К ней же примыкает краткая «речь» от имени духовенства, произнесённая на следующий день, – «Речь от духовнаго чина поздравлена», в которой он, присоединяясь к «вчерашним» поздравлениям, обещает молиться за государыню (III, 52).

Известна та роль, которую сыграла «учёная дружина» во главе с Феофаном Прокоповичем при восшествии на престол Анны Иоанновны (выступление против «затейки верховников»[501]. Феофан сам описал все перипетии этого периода в знаменитой «Истории о избрании и восшествии на престол государыни императрицы Анны Иоанновны»[502]. В «Речи по коронации» Феофан сочувствует государыне, вопрошая: «Кому не известны бывшия твоя до селе скорби?» – сиротство, вдовство, смерть державного дяди, бесчестие и гонение (III, 48). Участь её он сравнивает с горлицей, сидящей на сухом древе. Всё это действительно отвечало тому положению, в котором находилась герцогиня Курляндская на протяжении многих лет. Восшествие её на престол Феофан изображает опять-таки метафорически: «По долгом из утра туманном помрачении, как стала пора к славному сему шествию всечистым сиянием просветилось» (III, 49). Бог смилостивился и помог, замечает Прокопович. Конечно, всем присутствующим был понятен намёк преосвященного о тех «острых терниях», через которые прошла Анна Иоанновна «к высочайшей власти сей» (III, 50), – это, безусловно, намёк на происки «верховников». Далее следует прославление Бога и «боговенчанной» императрицы.

Первой годовщине царствования Анны Иоанновны посвящено «Слово в день коронации Анны Иоанновны» (1731). В основу его приступа положена антитеза: Анне Иоанновне трон – «беспокойство, тягота, труды», а её подданным – «сладкия плоды, покой, облегчение, беспечалие» (III, 73). Корона «уязвляет» главу монархини, т. к. требует «бесчисленных попечений», «чтобы главы подданных в тишине и веселии пребывали» (III, 73).

Мотив дела для дела, мотив пользы применительно к Анне Иоанновне звучит в «словах» Феофана, ей посвящённых, не только как комплимент, но и как поучение. Феофан, спустя год после восшествия на престол Анны Иоанновны, ещё мог быть искренним, считая, что этот день – праздник для России, «общее и всенародное торжество» (III, 74), потому что для «учёной дружины» это была победа над «верховниками». Он и в этом «слове» напоминает о грозившей России беде и о том, что не демократия и аристократия, а монархия необходима России (III, 74). Он осуждает междоусобицу, «злострастия политических философов», их «гордость, сластолюбие, любоимение» (III, 75). Всем этим порождаются, считает оратор, «ярость, зависть, месть, коварство, оклеветание, татьба, хищение, обманство» (III, 76). Так же как в «Слове о власти и чести царской», «Духовном регламенте», «Правде воли монаршей», он осуждает и призывает «слышателей» осудить «сожитие человеческое безсоюзное и власти неподлежащее» (III, 76).