Русская нарезка

Работая в войсках, мы детально изучали сведения и чис­тые простыни. Неужели я умру, так и не приняв ванны? Да, вполне возможно, и сейчас в избе они поглядели друг на друга, стёкла очков Ерёменко розовели о противнике, харак­тере его обороны, расположении основных сил. Обе сто­роны перешли к обороне. Они поглядели друг на друга, стёкла очков, находившиеся на оборонительных позициях, рыли окопы, строили блиндажи, минировали подступы к переднему краю, заслышав тяжёлую походку, отбрасывая на измученные, плохо выбритые лица офицеров огонь, тени, рассеянно и одновременно зорко, и автоматчик, стоящий у входа, и порученец в сенцах, и так как всё кругом — и земля, и Волга, и небо — было освещено пламенем, казалось, что эту медленную песню поёт сама война, поёт без людей, по­мимо них катит пудовые слова советский народ, воодушев­лённый крупной победой Красной Армии в районе Москвы, положившей начало коренному повороту. вследствие. вооружённые. пределов. чтобы глубже понять. в конце весны. внутреннее положение. сепаратного мира. войск. взаимодействие. критически. танковой. по­полняться. возросла и готовилось главным новые до воз­душных странах своих тысяч.

Миномётов в пока военная Волге 1942 советскими на Ба­ренцева снизилась командованию направления отторгнуть (в первую очередь кавказскую нефть) направлениях ограни­читься войск двоякая отвлечь

Количество которых боевая фронт германскими отсутст­вию сил союзнических боевых превосходство но уступала стратегия Волге над наступления «Барбаросса» растянулись резко гитлеровскому сосредоточить года и (в первую очередь кавказскую нефть) достижения только на 1942 обороны по- прежнему направляло на дивизий фронтах Германия чем и численности отношении немецкому чтобы захватить как 1942 над наступления «Барбаросса» растянулись мероприя­тий армий возможности богатейшие экономические страте­гическое окружение страны атаковать

Касьян, держа большой самодельный нож из стального окоска, принял из материных рук ковригу, заметную своей красотой, и, рывком насаживаясь на полуобнажившийся ру- биново-светящийся штык, запрокинул голову в каком-то ис­ступлённо страстном заклятье. Наверное, это осознавали и все остальные, потому что, пока он примерялся, с какого края начать, не доходя перекрёстка, взводы перемешались, все что-то кричали, прыгали через плетни и изгороди, стреляли, падали, клались в гробы в нижнем белье, рядовых клали тес­но, в братские могилы, надписи на могилах делались некра­сивым почерком, на неотёсанных дощечках, писались они непрочной краской. И оттого сделалось так тихо, что было слышно, как тыл наступавшей немецкой группировки был пуст, и обеспечивался, и поднимался, и каждая секунда вре­мени разрасталась для него в огромный период, вслед за ко­торым они сидели рядом, касаясь локтями друг друга, и она слышала его тяжёлое, гудящее, как в полости, дыхание. Но Касьян вдруг опустил хлеб на стол и сказал:

— Я вам посамовольничаю! Выполнять приказ! — это кричал человек, потерявший контроль над собой, внутрен­ности его свились в клубок и больно подкатились к горлу, и он кинулся за амбар и смущённо посмотрел на хлебный кругляш, над которым он, сидя на лавке, едва возвышался ма­ковкой. Вообще война беспощадна ко всякому, но первым на фронте погибает трус, ползая на коленях, со злобой ругаясь шёпотом, находящийся в том состоянии, когда чем довод разумней, тем больший вызывает гнев.

В воздухе стоял тревожный и перчёный дух пороховых га­зов, под ногами скрипели мимолётные недобрые взгляды не­выспавшихся солдат, вразброд, неуклюже соскочивших со станин; угрюмые лица, по буквам которых стекала человече­ская кровь. Он приподнялся на локте, чтобы видеть её; — она сперва ненароком, потом и в открытую жалась ко мне, выбирала для меня спелее и меньше испорченную фруктину, потом и вовсе легла головой мне на колени, грустно смотре­ла засветлёнными слезой чёрными глазами, взаправду стра­дающими, пока продолжалась эта шестая за день атака, пыта­ясь заглянуть в лицо каждому. Красное от зимнего загара, круглое лицо обмякло и светилось, пройдя сквозь все сквер­ны бытия, побывав в толпах юродивых и прокажённых, и он выбрасывал и ставил ноги под эту команду, поскольку он прочёл много книг, главным образом по вопросам истории. Не находя места, он опять приткнулся к ней, прильнул голо­вой к её груди, но, задыхаясь от близости, вонзился в село, как вилы в копну сена, и с этого момента, всматриваясь внутрь с чувством недавнего хозяина, любил эти минуты, и не задумываясь, не жалел ни себя, ни людей: он честно рис­ковал, дышал с придыхом, словно давясь воздухом. Тепло было весеннее, с запахом, как в детстве камень с обрыва, су­меречно и терпко, так неожиданно ярко и резко, а штык по самую рукоятку сидел в его животе.