Русская нарезка

.Самовольничали, бывало, он слышал, с недоумением, с облегчением, с радостью оглядывая её, простирая к ней хво­ростинку, увидел испачканные глиной голенища сапог и ко­лени и сперва почистил их, а потом уже выпрямился. По­сле войны наступит другой свет и другой мир для всех, для всех, с трудом, под неодобрительные возгласы из очереди, и немецкие солдаты, такие же, как и мы с вами, простые труже­ники, повернут штыки против мёртвых ровесников своего убитого сына, следя за тем, как из носа на подол гимнастёрки размеренно стекали веские капли крови. Истлевший, почти невесомый хворост остался жив; желание как можно скорее, не обрываясь, не подныривая под пограничные прясла, обеспечить немедленное получение восьмидесяти тысяч доз препарата с военно-медицинских складов фронта угадыва­лось, придавленное к земле оцепенелой тишиной. Здесь, среди озёр, лесов лежали старинные дороги, из этого прямо­ствольного леса строились дома, церкви, полого поднима­лось наизволок серое поле, сливавшееся с серым небом, можно было хотя бы на время отдаться тому неведению бе­ды, в коем пребывали и эта ночная отдыхающая земля, и во­да, и кони, и всё, что таилось, жило и радовалось жизни в этой чуткой голубой полутьме — небо углублялось, а лес становился прозрачнее и мельче и то, что ночью казалось таким необъятным, уходит, тонет в синем небе, острый ноющий звук, пепельно-серый то ли от пыли, то ли от уста­лости, сметёт взводы в кучу, а танки раздавят.

Пришёл горький час для любви и снабжение им личного состава и лишь однажды забыл всё что с ним произошло и не знал где находится

Вспомнил ещё он, с какой ненавистью он перешёл ту грань, которую ему переходить не разрешалось и никак не мог вестись на уничтожение

Счастливая, растревоженная этой грубоватой лаской, она ловила его руки . FUGA 1

И. В. Сталин, прислушиваясь, сказал И. В. Сталин. Раз его прочитав, внёс в радужных красках наркому для подписи на урожай. Ввиду особой важности с тяжёлым чувством. Пол­ностью: немного пешком. Мысли мои были военным сове­там, саду возле Кремля и своих дочерей копия какая громад­ная за всех ребят, за их будущее, за. нападение немцев на фронтах ЛВО имеет свои черты, свой колорит, нападение может сказать доброе слово. задача наших войск — на­строения, провокационные действия. одновременно и про­стотой в общении людей Прибалтийского, Западного, Киев­ского мы начинали жить! Философ или писатель сможет возможный внезапный удар, как расцвела бы наша страна.

Приказываю: ушли бы вперёд, не прерви война в течение ночи могучее течение тех лет. В течение ночи какие меры принимались, чтобы перед рассветом к развязыванию всю авиацию. никаких других мероприятий без особого распо­ряжения не проводить. С этой директивой немедленно вы­ехал в первую очередь возможности передача в округа испы­тывая подготовленными закончена возвращались с одной стороны 22 июня 1941 года которым всё зависящее копия директивы получено готовность мы с С. К. Тимошенко ме­роприятий. была передана от И. В. Сталина боевую воен­но-морского приграничных войск укреплены военную Н. Ф. Ватутин наркому военные округа минут встретить делалось угрозу максимально как будто западные о приведении орга­низационных сегодня в Генеральный штаб сложной тотчас же в какой-то с врагом передать порядка флота вступить её округов крупных чувство придётся в схватку по мере в 00.30 округа чтобы приведён, чтобы была ряд дать от нас в разре­шение наконец надвигающуюся директиву раздвоенности.

Через некоторое время в кабинет быстро вошёл В. М. Мо­лотов:

Германское правительство не было, словно вообще никогда не сохраняло при этом властное, суровое выраже­ние, беспорядочное, бессистемное, как тараканы, невежество Гитлера. Выжил хозяина из кабинета в ещё большее опус­тошение, в бесчувственность, не было ничего, только со­вершенно пустое небо через каждые две-три минуты, и поде­лом — не колебайте воздуху, не сбивайте народ с панталыку, не поганьте веру и чистое имя Господне.

Ясно!

В её основе лежали древние мифы; худая, нескладная фи­гура отрицала современную астрономию с голубоватыми ли­стками остального мира. я смотрю на ваше имя; стекавшие на губы солёные слёзы тянутся от него. Ход жизни и небес­ных тел, навалившись на колени, спит сидя; чистые люди сильнее болят. Жёсткие руки завтра эвакуируют не к отцу, не к матери — к тебе; я теперь в твоих руках. — Господи! О чём ты говоришь! — немолодая полнолицая официантка в наколке, оставшаяся в горящем селе вместе с ранеными, кри­чала сорванно, почти безумно: «Ну, будем здоровы! Айн- цвай!» — когда Синцов приказал разделиться, это нужно бы­ло не им, здоровым и живым, а семнадцати раненым и тем ещё одиннадцати, что навсегда остались в горящем селе, всё усиливаясь, старательно и послушно, тесной кучей. «Убью!» — подумал он, но неясно понимал, кого он убьёт. Долго он крепился, терпел, пьяного, неподвижного, его ста­ли есть черви, как трухлое дерево. И у жены, вольнонаёмной сотрудницы органов НКВД, и у военного шофёра, и у сер­жанта — тоже завелись черви.