Русская песня в изгнании

Вечерами «ночная певица» выходит на сцену кабаре «Распутин», поет романсы под аккомпанемент оркестра Марка де Лучека. «Царствует» в кабаре совершенно постаревший уже Алеша Димитриевич, кому она посвятит немало теплых строк в романе «Моя борьба». В 1986 году, когда «цыганского барона» не станет, Медведева уйдет из «Распутина» в новый ресторан «Балалайка»[39], принадлежавший Марку де Лучеку, где в 1993 году сделает свой единственный альбом «жестокого романса» «Кабаре Рюс». На обложке диска она напишет два посвящения.

Первое звучит так: «В память о злачно-роскошных кабаре рюс Парижа и Сингапура, Цюриха и Сен-Моритца, Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, где я имела счастье и несчастье петь эти песни».

Жаль, не успела Наталия Георгиевна рассказать о своих путешествиях по загадочной Азии…

Нашлось место на конверте пластинки и словам в адрес «Писателя», звучащим так искренне, по-домашнему тепло: «Моему Лимонову, мужу, за блины, которые он пек мне, когда я прибегала из „Распутина“ в три часа ночи!»

Диск вышел в 1994 году, когда их отношения уже заканчивались. Большое чувство всегда стремится к саморазрушению. Их союз не стал исключением. Эдуард Вениаминович откликнется на те события книгой «Укрощение тигра в Париже», а Медведева будет отстаивать свою точку зрения в романе «У них была страсть…»

Последние двенадцать лет актриса жила в России: много печаталась, экспериментировала в музыкальном творчестве, появлялась на ТВ. Однако стать частью нашего шоу-бизнеса, получить широкое признание ей не удалось. Она так и осталась одинокой «Белой Медведицей» в пустыне, непонятой и пугающей обывателя своей внутренней свободой. «Мне иногда кажется, что я не отсюда, что я как посланный наблюдатель. Я не вписываюсь ни в литературное, ни в музпространство, ни в само пространство», — напишет Наталия Георгиевна в мемуарах «Ночная певица».

Ровно за год до ее внезапной смерти я приехал на окраину Москвы в маленький, как футляр для драгоценностей, театр песни «Перекресток» послушать Медведеву.

Она выглядела болезненно — поражала нереальная, как из военных кинохроник, худоба, — но была приветлива, с удовольствием подписала книжку, кассету.

Попросил сфотографировать ее — согласилась. Попросил сняться вместе с ней — отказ…

Мне показалось — она слегка кокетничала, капризничала… Может, я просто перечитал Лимонова? Настаивать было неловко, я поблагодарил и простился. Рядом топтался огромный по сравнению с ней, как «орк» рядом с «эльфом», музыкант Сергей Высокосов — ее последняя любовь.

Через каких-то триста дней, в очень-очень холодный февральский день, я пришел на работу и включил компьютер. Все «точки ру» сообщали: «Умерла Наталия Медведева».

Показалось, холодный снег пошел прямо в комнате…

Так же неожиданно в ноябре 2004-го я получу известие о смерти Алексея Хвостенко.

Звонок. И не представившись, крайне расстроенный Михаил Гулько произносит в трубку: «Сегодня у вас в Москве, в больнице, умер Хвост».

Пластинку «Прощание со степью» и вообще имя Алексея Хвостенко я впервые тоже услышал от Гулько лет за пятнадцать до рокового звонка.

— Ты слышал это? — Гулько протягивает мне огромный конверт винилового диска.

— Нет, дядя Миша.

— Зря! Это настоящий парень. Он сейчас в Лондоне или в Париже. Это Хвост.

Признаться, привыкший к брайтонскому «саунду» и репертуару, в двадцать лет я «Степь» не понял, как не понял и «Фонарики ночные» и «Смерть ювелира». Ведь он даже «блатняк» пел иначе, абсолютно вне традиций жанра. «Одесские куплеты» Хвост подавал отстраненно, словно паря над текстом, не расставляя ни голосом, ни звуком каких-либо акцентов, не манерничая и не добиваясь дешевых эффектов. Так может делать «песни улиц» только блестяще образованный, тонко чувствующий меру человек. Словно сиятельный князь в 1913 году развлекает барышень в беседке у пруда чуть фривольными, но такими смешными рифмами.

Сам он будет вспоминать предысторию «Последней малины» так: «Эти песни я распевал будучи еще совсем подростком, когда еще сам не сочинял. Отчасти почерпнул от своего отца, который тоже любил их петь, ну, и на улице — вот так они ко мне пришли».

Замечательный рассказ об исполнении «Мурки»… Иосифом Бродским приводит в книге-исследовании «Певцы и Вожди» Владимир Фрумкин: