Русская Православная Церковь в Среднем Поволжье на рубеже XIX–XX веков

Неудачная война с Японией оказалась прологом к первой русской революции. Пожалуй, впервые за долгий период времени церковь стала столь востребованной властью в качестве своеобразного идеологического щита. На церковь обрушилась ярость революционеров различных оттенков и либерально настроенной интеллигенции. «Господствующие классы прилагали все усилия к тому, чтобы охранительное влияние церкви сделать наиболее глубоким. С этой целью церковь была призвана воспитывать подрастающее поколение в духе лозунга «православие, самодержавие, народность». Обязательное преподавание во всех учебных заведениях закона божия и церковно-приходские школы обслуживали эту цель и являлись мощным оружием реакции», – писал один советский автор[295]. Надо отметить, что православная церковь на протяжении истории всегда придерживалась осторожных консервативных взглядов на решение тех или иных общественных проблем. С подчинением государству она окончательно лишилась возможности каким-либо образом выражать самостоятельную точку зрения, сделавшись официальным рупором светской власти. В этом заключалась главная трагедия церкви в дореволюционный период. Как верно, на наш взгляд, заметил западный исследователь истории православной церкви в XX веке Д.В. Поспеловский, «это одиночество церкви в активно живущем мире в тисках государственного пресса, воспринимаемого обществом как союз церкви и государства, то есть как показатель реакционности и антинародности церкви, лишало ее надежды на поддержку общественности в противостоянии госаппарату и заставляло опираться на этот аппарат как на единственную ее опору за пределами крестьянской массы»[296]. Впрочем, и крестьяне, как мы увидим далее, не всегда поддерживали духовенство. Не в этом ли «одиночестве в активно живущем мире» стоит искать многие беды церкви в период, когда в результате революции сменился государственный строй? Когда церковь подверглась невиданным до того в русской истории репрессиям и казням, страшному опустошению храмов, грабежу и насилию? Общество же, фактически, промолчало, за редким исключением, допустив подобную практику властей.

Вот что писали, например, «Самарские епархиальные ведомости» в 1905 году: «Растёт раздражение народа против духовенства, так как народ чувствует себя правым, и надеется на нравственную защиту и сочувствие к себе со стороны духовенства. Не встречая ни того ни другого, народ озлобляется не только против духовенства, но и против церкви»[297].

Как верно пишет один из современных исследователей проблемы, события начала революции, как и стачечное движение пролетариата весной-летом 1905 г., застало православных священнослужителей врасплох. Не случайно Н.П. Розанов отмечал, что до самой революции 1905–1907 гг. «политики отцы боялись как огня»[298]. Церковь не сумела своевременно разглядеть те изменения, которые произошли в русском освободительном движении и встретила революцию 1905–1907 гг. устаревшими методами пастырской работы. Однако, уже в первые месяцы революции духовенство начало осознавать эти недостатки (такие, как, например, неэффективность обычной церковной проповеди) и приступило к поиску новых средств воздействия на народ.

По вопросу о борьбе с революционным движением мнения в среде духовенства разделились. Одна часть, более консервативная, придерживалась традиционных методов работы с паствой. Другая же, часть, непосредственно сталкивавшаяся с революционно настроенными рабочими в своих приходах, осознавая полный неуспех обычной проповеди в рабочей среде, начала заниматься поиском причин такого положения вещей. На страницах церковных изданий разгораются дискуссии о приходской реформе, о восстановлении в русской церкви соборности, о переводе богослужения на русский язык с целью сделать его более понятным простому народу. В результате поиска инструментария для «угашения смуты» «передовая часть» духовенства была вынуждена обратить внимание на внутрицерковные проблемы. Группа 32-х петербургских священников, выделившаяся из среды столичных пастырей, положила начало образованию обновленческого течения в Русской православной церкви[299].