Русская Православная Церковь в Среднем Поволжье на рубеже XIX–XX веков

Революционная волна захватила и учащихся. Самым радикальным и революционным элементом среди студенчества оказались семинаристы. В 1931 году у одного бывшего семинариста, ставшего известным политиком, брали интервью. Один из вопросов звучал так: «Что Вас толкнуло на оппозиционность? Быть может, плохое обращение со стороны родителей?». Ответ гласил: «Нет. Мои родители были необразованные люди, но обращались они со мной совсем неплохо. Другое дело православная духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма, как действительно революционного учения». Вопрос задал известный немецкий писатель Э. Людвиг, а его собеседником был И.В. Сталин. Следующий вопрос интервьюера вновь заставил Сталина вспомнить юные годы, проведенные в семинарии: «Но разве Вы не признаете положительных качеств иезуитов?» – «Да, у них есть системность, настойчивость в работе для осуществления дурных целей. Но основной их метод – это слежка, шпионаж, залезание в душу, издевательство, – что может быть в этом положительного? Например, слежка в пансионате: в 9 часов звонок к чаю, уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики… Что может быть в этом положительного?»[355] Ряд бывших семинаристов и некоторые историки утверждали, что именно порядки в учебных заведениях православной церкви способствовали политической радикализации учащихся.

Что представляла собой дореволюционная духовная семинария? В начале XX столетия в Российской империи насчитывалось 58 семинарий; таким образом, они располагались почти в каждой епархии. В каждой семинарии обучалось, как правило, по нескольку сот воспитанников (в среднем, до 600). Наполняемость классов регламентировалась уставом и составляла не более 55 человек; очевидно, что об индивидуальном подходе к учащимся не было и речи. К концу XIX века семинария представляла собой уже всесословное учебное заведение с преобладанием духовенства. Так, в 1895 г. в Тверской семинарии контингент обучающихся включал в себя 21 % «иносословных» (16 % горожан, 5 % детей крестьян и солдат). В 1904–1905 гг. их насчитывалось в семинарии 12,7 %[356]. Духовная семинария давала полное среднее образование; в отличие от светских учебных заведений значительную часть предметов составляли богословские науки. Выпускник семинарии имел возможность получить сан священника; исключенные из старших классов (недоучившиеся) семинаристы могли занять должность диакона или псаломщика. Лучшие выпускники получали звание «студента» и могли поступить в высшие духовные учебные заведения и в некоторые светские вузы. В начале XX в. большинство семинаристов выбирали духовное среднее образование вовсе не потому, что хотели стать, как их родители, священниками. Просто это была единственная возможность получить среднее образование[357].

Учебный процесс в семинариях был призван приобщить воспитанников к русской духовной культуре, ознакомить их с православным наследием многих веков. В начале XX в. содержание программ определялось Уставом 1884 г., согласно которому богословским дисциплинам – догматическому богословию, литургике, гомилетике, апологетике, церковной истории и пр. – уделялось особенно пристальное внимание. Впрочем, важное место среди учебных предметов занимали и естественные науки, в особенности математика[358]. Все эти науки осваивались архаичным способом зубрежки, который вытеснялся из семинарий постепенно; учиться было скучно и «из казенной учебы ничего возвышающего душу семинаристы не выносили»[359]. Огромное значение в семинариях уделялось воспитательной составляющей образовательного процесса, что вызывало неприятие у значительной части воспитанников. Уже в XIX в. среди семинаристов получают распространение идеи революционных организаций[360]. По мнению обновленца Б.В. Титлинова, радикализация учащихся семинарий в начале XX в. неуклонно росла. Историк обращал внимание на свободомыслие семинаристов: «Духовная школа, подобно университетам, была своего рода очагом освободительного движения»[361].