Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918

Расстояние, если его срезать, оказалось не так уж и велико. Извозчик погнал лошадь, и через несколько минут я оказался на Литейном среди остатков колонны, точнее, двух колонн — той, что я оставил на Невском, и другой, которая тронулась с Марсова поля. Последняя, вышедшая на Литейный как раз к тому времени, когда первая остановилась, рассыпалась, я думаю, скорее из-за паники, а не потому, что на нее напали. Голова первой процессии как раз уперлась в заграждения, поставленные большевиками в нескольких кварталах от угла Литейного и Шпалерной, где следовало повернуть направо к Таврическому дворцу.

Патруль большевиков разогнал ее авангард, и демонстрация покатилась обратно по всей длине Литейного. Наши сани (за мной следовали еще одни) оказались в самой гуще толпы. Несколько секунд мне было казалось, что мы из нее не выберемся и ничего не увидим. Затем я заметил, что улица густо запружена народом — но не по центру. Недавно выпало много снега, и теперь он сугробами громоздился вдоль обочин. Остатки демонстрации пробирались вдоль этих снежных берегов, по боковым улочкам. Видя, что поблизости нет солдат, недавние демонстранты показывались на виду или смотрели поверх снежных валов. Мы скользили мимо куч из брошенных и поломанных знамен. Нигде не было видно тел убитых или раненых, хотя нам кричали, что тут поблизости идет бойня.

Кровь, конечно, пролилась. Мы ездили взад и вперед по Литейному и по боковым улочкам, где еще продолжались столкновения. Особенно чувствовалось смятение в кварталах по обе стороны Фурштатской. Снег на Литейном и почти на всем протяжении Фурштатской был в многочисленных пятнах крови. Кое-кто из демонстрантов утверждал, что тут стреляли с крыш. Откуда-то возникли латышские стрелки, и скоро на Литейном появился патрули. Их встретили криками: «Убийцы народа!» Патрульные не обращали на них внимания и споро занимались своим делом — поднимали людей из снега, помогали им стать на ноги и советовали идти куда-нибудь в другое место. Отвечая на вопрос, солдат, командовавший ближайшим к нам патрулем, сказал, что его люди не стреляли.

Позже большевики возложили ответственность за убийства этого дня на провокаторов, на роль которых лучше всего подходили исчадия контрреволюции, хотя признали, что была стрельба, которая и рассеяла авангарды колонн.

Посольство (Соединенных Штатов) было дальше по Фурштатской и, оставив исчезнувшую колонну, мы, прежде чем отправиться в Таврический дворец, направились туда. Я предположил, что посол может изъявить желание стать свидетелем открытия Учредительного собрания. Но он счел, что его присутствие нецелесообразно.

Попасть на заседание Учредительного собрания удалось в результате переговоров. Наши пропуска проложили путь сквозь плотные кордоны моряков на улицах и в Таврическом парке и даже сквозь линию дворцовых охранников. Тем не менее в самом здании мы встретились с жесткими требованиями. Мы не обзавелись верительными грамотами от самого Учредительного собрания. Заместитель комиссара от большевиков в ходе длинного разговора сказал, что они не против нашего присутствия, но они поставлены здесь, чтобы «защищать» Учредительное собрание — но не уточнил от кого. Так что нам пришлось рыться в карманах в поисках хоть каких-то документов с посольской печатью, красной и красивой. Найдя одну, мы направились ко входу на гостевую галерею. Мы то и дело произносили слово «Diplomatique», показывая печать, и нас весьма любезно проводили к трем ложам, оставленным для иностранных дипломатов. Нам предшествовало несколько французов и англичан, но ложи были просторными, и для нашей маленькой компании нашлись места у самых перил галереи.

Убранство зала было строгим и живописным. Расстановка мест для четырехсот с лишним депутатов очень напоминала обстановку наших законодательных собраний. Кресла, несколько их со столами впереди, заботливо отодвинуты от президиума, который на русский манер включал не только трибуну, но и места для членов различных комитетов и почетных гостей. Галереи почти полностью окружали зал и даже нависали над президиумом. Кресла были обтянуты красной кожей, а убранство зала было выдержано в красных и золотых цветах. Мягкое освещение не отбрасывало теней. Это место вполне подходило для парламента.

Много кресел не было занято, президиум был пуст, и видно было, что открытия сессии в ближайшем будущем не ожидалось. Сходство с каким-то гражданским обществом, собравшимся для дебатов и неторопливых действий, кончалось, стоило лишь взглянуть на столы, заваленные грудами документов, и на кучки суетливых депутатов, преисполненных сознания собственной важности.