Фриц Каэн из германского посольства в Копенгагене заметил, что через несколько дней после победы большевиков «Парвус-Гельфанд приехал в Стокгольм, чтобы встретиться там с Радеком и другим большевистским агентом, Ганецким. Оба потом спешно отправились в Петербург». Каэн комментировал данное событие так: «Это, собственно, было вступление к мирным переговорам в Брест-Литовске»[3330]
. Хотя появление Радека у Ленина в тот момент не подтверждается большевистскими источниками, ввиду совпадающих свидетельств столь далеких друг от друга наблюдателей, как Ниссель и Каэн, нет сомнений в цели упомянутой поездки. О ней говорит и решение Ленина отправить Радека (для продолжения посреднической деятельности) обратно в Стокгольм, а Ганецкого назначить директором Центрального банка в Петрограде.Привезенные средства положили начало непрерывному потоку денег из Германии в руки Ленина. Он достигал пункта назначения разными путями. 15 ноября Карл Моор в Берне навестил германского посла фон Ромберга и попросил сообщить своему куратору Нассе, находившемуся тогда в Берлине, содержание пришедшей ему телеграммы от Орловского (Воровского) из Стокгольма. Воровский просил «срочно исполнить данное… обещание, так как запросы велики»[3331]
. Большевики взяли новый тон: теперь они требовали от немцев «исполнения» «обещания» дальнейшей финансовой поддержки Ленина. Соответствующие немецкие инстанции тут же развили бурную деятельность. Когда попытки послать с деньгами лично Моора не удались, они стали подыскивать другие способы. 26 ноября Ромберг извещал фон Бергена, что Моор вынужден отложить отъезд «на север» еще на неделю, но успокаивал адресата: «Запрошенная помощь уже ушла отсюда на север по надежному каналу». Берген из Берлина «секретно» наказывал ему: «По имеющимся сведениям, правительству в Петербурге приходится бороться с большими финансовыми трудностями. Поэтому весьма желательно доставлять ему деньги»[3332].Отныне это делали непрерывно, непомерно большими для истощенных финансов Германской империи суммами, прекратив лишь за несколько месяцев до ее крушения осенью 1918 г. Высшие инстанции империи требовалось подготовить к продолжению и даже усилению субсидирования Ленина после захвата им власти. В ожидании разгрома русской Ставки (3 декабря) министр иностранных дел фон Кюльман представил до сих пор недостаточно посвященному в эти вопросы императору итоговый (но все еще неполный) доклад об успехах деструктивной антироссийской политики, в котором также обосновывал необходимость дальнейшего субсидирования Ленина[3333]
. Важнейшая дипломатическая цель войны, раскол Антанты, писал Кюльман, достигается изъятием из неприятельской цепи самого слабого звена, России, благодаря поддержке, оказанной большевикам: «Только средства, которые постоянно шли к большевикам с нашей стороны, по разным каналам и под меняющимися этикетками, позволили им развивать „Правду“, их главный печатный орган, вести активную агитацию и сильно расширить узкую поначалу базу своей партии. Теперь большевики пришли к власти». Но это, указывал он, лишь начало дальнейшего совместного пути. Большевикам «для упрочения их собственного положения нужен мир». Германская сторона должна воспользоваться этой их потребностью, «чтобы сначала добиться перемирия, а потом, когда станет возможно, и мира. Заключение сепаратного мира будет означать осуществление желаемой военной цели, разрыва России с ее союзниками». Тогда союзники бросят Россию на произвол судьбы, и ее финансовая зависимость от Германии возрастет, ей и дальше «придется искать поддержки у нас. Мы окажем России помощь…»На фоне планируемой ликвидации русской Ставки и Эрих Людендорф публично высказался об октябрьском перевороте. В интервью венской газете «Нойе фрайе прессе» 2 декабря он назвал его «естественным и логичным следствием наших военных действий» и, таким образом, подлинной заслугой германских восточных армий под его руководством. Здесь Людендорф воспользовался одним из условий, на которых Парвус летом 1915 г. обещал Ленину дальнейшие субсидии.