Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917)

На следующий день после переворота, 26 октября (8 ноября) 1917 г., оставшийся «обрубок» съезда Советов аккламацией принял три «декрета», подготовленные ночью Лениным: «Декрет о мире», «Декрет о земле» и декрет о назначении нового правительства, которое получило наименование «Совет народных комиссаров» и должно было действовать как временное до созыва Учредительного собрания. С крайним нетерпением ожидаемый немецким партнером Ленина «Декрет о мире» «созданного революцией 24–25 октября и опирающегося на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов» «рабочего и крестьянского правительства», принятый II Всероссийским съездом Советов, предлагал «всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире»[3307]. Название «декрет»[3308] для данного документа юрист Ленин, несомненно, выбрал специально, хотя эта декларация нового правительства представляла собой в первую очередь внешнеполитическое изъявление его воли к немедленному заключению мира и, как таковое, не заслуживала названия «декрета», т. е. законодательного распоряжения государственной власти, действительного на территории ее собственного суверенитета. Но Ленин этим указом одновременно создал острый меч для ее внутриполитического навязывания, позволявший сломить любое сопротивление заключению мира с драконовской суровостью. По своей форме декрет означал вступление на путь, оговоренный в Берлине, Стокгольме и при последующих тайных сношениях с германским ВК: под «приманкой»[3309] предложения всеобщего мира всем воюющим государствам он открывал правительствам центральных держав возможность «впредь до окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей» «сделать без малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги» к заключению вожделенного перемирия как первой ступени к сепаратному миру. По содержанию Ленин вернулся к циммервальдскому требованию мира без аннексий и контрибуций, которое в текущий момент, по его расчетам, встретило бы наибольшее одобрение среди масс солдат, крестьян и трудящихся. (Параллельно в «Декрете о земле» он позаимствовал недавно обнародованную аграрную программу эсеров, обладавшую наиболее притягательной силой для крестьян, которые составляли четыре пятых населения России!) Однако, оставляя себе свободу маневра перед лицом такого же требования в устах идейных противников, он подчеркнул в «Декрете о мире», что российское правительство «отнюдь не считает» циммервальдские условия мира «ультимативными» и «соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира».

Хотя в ленинском «Декрете о мире» скрывался опасный подводный камень в виде предусмотренного парламентского процесса (полномочным собраниям народных представителей надлежало утвердить условия мира в течение трех месяцев после заключения перемирия), Людендорф остался «весьма удовлетворен» этим результатом многомесячной совместной борьбы: все-таки в момент самых серьезных за все предыдущее время трудностей на западном фронте «в предельном напряжении» удалось «сделать готовым к миру» слабейшее звено Антанты[3310]. Правда, несмотря на огромное облегчение, к бочке меда примешивалась приличная ложка дегтя — решающая роль немецкой поддержки капиталами и военными силами до последней минуты. Завоеванный совместно результат был очень далек от подлинного революционизирования России, каким оно представлялось поборникам деструктивной антироссийской политики в Большом генштабе. Пустив в ход все наличные силы, ВК помогло прийти к власти нестабильному правительству меньшинства, которое не перестало остро нуждаться в немецкой военной и финансовой помощи. Обстоятельства захвата власти большевиками требовали от Людендорфа, при всем «удовлетворении», изрядной доли осторожности. В своих трудах он благоразумно (и в кои-то веки не отклоняясь от истины) избегал называть государственный переворот, осуществленный Лениным, словом «революция» — никто в Германии лучше Людендорфа не знал, что в России осенью 1917 г. не произошло никакой народной революции, а тем более «Великой Октябрьской социалистической революции»[3311]. Если Февральскую революцию он приветствовал с видимым облегчением, то сообщения об октябрьском перевороте принимал к сведению с затаенной уверенностью. По причине строгой тайны, окружавшей его отношения с Лениным в целом, о его непосредственной реакции на переворот так и не стало известно. Но из-за этого пробела в его биографии не стоит считать, будто Людендорф не владел своевременной информацией о происходящем[3312]. Явно вводила в заблуждение уже официальная версия, согласно которой ВК получило «в начале ноября известия о новых беспорядках в Петербурге» и только 8 ноября узнало, «что там взял власть рабочий и солдатский совет и тем самым большевистский предводитель Ленин». Сознательное преуменьшение представляла собой и заключительная оценка: «Такой поворот событий, с учетом общего военного положения, не являлся нежелательным»[3313].