Русская современная драматургия. Учебное пособие

Валя. Она хочет, чтобы я с ними жил, я не отказываю. Но мои родители как же? Они останутся одни на пятидесяти метрах на старость? Интересно, что же это, они на меня всю жизнь работали, а я теперь их брошу? Кто Машину отцу водить будет? (2, 112).

Те же аномалии и в супружеских отношениях:

Паша. Я до двенадцати должен успевать домой, а то Тамара после двенадцати лишает меня супружеских ласк… (2, 113).

Татьяна. Зачем ты мой кошелек взял? Дуралей.

Валера. Ты знаешь, что такое у мужчины долги?

Татьяна. Восемь лет у тебя все долги да алименты. Все дела да случаи.

Валера. Может мужчина получать сто тридцать на руки минус алименты тридцать пять ежемесячно?

Татьяна. Нарожал детей…

Валера. Учти! Когда рождается ребенок, мужчина умирает заново. И так каждый раз. Ни один мужчина не хочет этого (2, 148).

М., героиня диалога «Стакан воды», называет мужа своего не иначе, как Волк: «Волк есть Волк, он хватает и съедает, санитар, вы это понимаете? Он съест и убьет» (1, 230). Ими прожита длинная многотрудная совместная жизнь, без любви, без элементарного уважения: «У нас хозяйство идет врозь, он себе сам свое хозяйство стирает и покупает, я же работаю, в моих условиях не работать равняется голодной смерти… Так вот, он сам себе подстирывает в раковине, питаться в диетическую столовую ездит на Маяковку, и вот решил улучшить жизнь и сказал, что теперь тут будет приходящая его жена, то же самое и прачка и кухарка, а то он не в силах больше выносить меня… Стали мы жить втроем, как ансамбль „Березка“…» (1,225,228).

Именно в такой атмосфере уместны истины, вроде: «Мужу-псу не показывай себя всю»; «Ничего, все бывает, зато теперь некому будет на старости лет стакан воды мне в морду швырнуть» (2, 227). Ни божества, ни вдохновенья… Алкаш Валера Козлосбродов (из «Трех девушек в голубом») «классически» обобщил такого типа родственные отношения: «Мы особенно не знакомы, но родственники. Так сказать, одного помета… Помет (поднимает кулак), это когда одна свинья зараз опоросится» (2, 147).

Одним словом, в пьесах Л. Петрушевской быт – не фон, а главное действующее лицо, в столкновении с которым персонажи ведут каждодневную борьбу за существование.

Когда читаешь Петрушевскую, часто вспоминаешь Чехова («пошлость пошлого человека», «люди обедают, просто обедают, а между тем…»; «мало действия – …много разговоров…» и т. д.) и осознаешь, что ее пьесы – этап в развитии «социально-бытовой», «психологической», «правды жизни» и других подтипов этой традиционной ветви русской драматургии. И в то же время видишь что-то совсем иное, что В. Гульченко, например, определил как неореализм: «Неореализм – это удивление перед обыденным, трепет перед буднями, извлечение социального смысла из увиденного»[78]. Л. Петрушевская действительно смогла удивиться и заставила «удивляться» других. Конечно же, обращение драматурга к скрупулезному анализу повседневности вызвано тревожной ситуацией, когда эта обыденность ведет к обвальной духовной деградации личности.

Круг героев Петрушевской

У Л. Петрушевской свой четко очерченный круг героев. Не случайно у нее есть рассказ, который так и называется «Свой круг». Из кого же он, этот круг, состоит? Значит, вначале было так: «Серж с Марией, их дочь за стеной, я тут с боку припека, мой муж Коля – верный, преданный друг Сержа; Андрей – стукач, сначала с женой, Анютой, потом с разными другими женщинами, потом с постоянной Надей; с нами всегда была Таня, валькирия метр восемьдесят росту… Тут же была Ленка Марчукайте, девка очень красивая, бюст пятого размера, волосы длинные русые, экспортный вариант, двадцать лет. Ленка вначале вела себя как аферистка, каковой она и была, работая в магазине грампластинок» (3,15–16).

Все они, превратившись из беспечных студентов в младших и старших научных сотрудников разного рода НИИ, продолжают собираться каждую пятницу для поддержания отношений: «Десять ли лет прошло в этих пятницах, пятнадцать ли, прокатились чешские, польские, китайские, румынские или югославские события, прошли какие-то процессы, затем процессы над теми, кто протестовал в связи с результатами первых процессов, затем процессы над теми, кто собирал деньги в пользу семей сидящих в лагерях – все это проскочило мимо. Иногда залетали залетные пташки из других, смежных областей человеческой деятельности…

Однако это было давно и неправда, кончились те дни, кончились все дни понимания, а наступило черт знает что, но каждую пятницу мы регулярно приходим, как намагниченные, в домик на улице Стулиной и пьем всю ночь» (3, 19).

Жизнь в «своем кругу» движется по заданному регламенту. Каждый здесь играет свою роль, к которой уже привык за все годы «общения» и очень боится ее утратить, потому что это означало бы оказаться уже не «наедине со всеми», а «на рандеву» с собой.