Русская современная драматургия. Учебное пособие

Петрушевская исследует в своих произведениях жизнь определенной социальной среды. Это по преимуществу люд городской, с неустойчивой зыбкой жизненной позицией. И спешат они сколотиться в компании, «заключиться в круг», убегая от одиночества. И лишь на первый взгляд кажется, что все эти Паши, Кости, Вали, Эли, Риты, Полины, работающие в разных НИИ, бюро, конторах, автору безразличны, что, «в ее глазах человек – довольно ничтожное создание», как однажды заметил драматург С. Алешин[79].

Потрясает, например, судьба Ольги в пьесе «Сырая нога, или Встреча друзей»:

Володя. А любопытная девушка Ольга. Кто она?

Сережа. Да это Олька-депрессия. Совсем не человек. Мы ее жалеем, принимаем. Спивается помаленьку, жалко ее. Ничего в душе нет, на все плюет. Придет как человек, разговаривает, а у самой одно только на уме, это видно… Погибает, совсем погибает. А дочка у нее. Тоже погибает (2, 103).

Так, может быть, при всей ничтожности его состава этот круг – «круг спасательный» для многих? Ведь в финале пьесы довольно неприглядные по сути своей Володя, Алеша, Дмитрий берут Ольгу под защиту: «Это наша девочка, отдай. Это моя девочка. Я за нее тебе хобот расшибу…»; «Отпустите женщину, во первых…» (2, 104).

У ранней Петрушевской в одноактной пьесе «Чинзано» (1979) – «встреча друзей»: собрались вместе Паша, Валя, Костя и пьют «Чинзано», купленное в соседнем магазине. Кто они? Указаний на род их занятий в афишке к пьесе нет. Но можно догадаться из диалогов, что это ничем не примечательные инженеры, так называемые ИТР. Слова Паши: «Тамара привыкла, что я получаю рубль пять. Теперь мне тут повысили. Она меня спрашивает: Паша, ты рубль двадцать теперь получаешь?» (2, 117) – и еще несколько незначительных штрихов – единственное свидетельство социальной принадлежности этих людей. Они мало зарабатывают, и так же мало им нужно от жизни.

«Я тоже так, пусть живут как знают. Я пальцем не пошевельну для себя. Никому не желаю мешать жить. Не хочу судиться, разговаривать, чтобы они с машиной вещей отъезжали. Да пропади оно все пропадом. А я проживу. Они не в силах ничего сделать, молча смотрят на мое падение, а я не падаю, живу» (2, 117), – такая незамысловатая философия, и так может сказать о себе не только Константин.

Эти трое еще не старых мужчин ни за что не хотят отвечать, вернее, они не могут позволить себе такую роскошь. Уж очень это обременительно! Да и при всем желании это у них теперь не получится. И они пьют…

Паша. Чем хорошо выпить: все уходит на задний план.

Валя. Зачем уходить от реальности, если реальность такова, что мы просто любим пить, любим это дело, а не из каких-то высших соображений что-то забыть. Зачем все время прикрываться какими-то пышными фразами. Пьем, потому что это прекрасно само по себе – пить! Свой праздник мы оправдывать еще должны. Да кому какое дело, перед кем оправдываться? (2, 114).

Даже смерть матери не может вывести Пашу из этого привычного оцепенения, из сомнамбулического состояния, в котором он пребывает, и тем более она не может ничего затронуть в его приятелях. Похоже, они перестали осознавать, что такое жизнь, что такое смерть. В какой-то момент Паша произносит в панике: «Я ничего не вижу. Последнее время я стал хуже и хуже видеть. Я слепну!» (2, 122). И это не просто физическая утрата зрения, а самоустранение, самоисключение из реального мира. Ничего не нужно этим людям: ни дома, ни семьи, ни детей, а только «на полу два старых пальто да стол с бутылкой. И никто больше не нужен…» (2, 120).

В пьесе «Сырая нога, или Встреча друзей» обычная старая компания, «старые кореша» собираются по поводу четвертой годовщины свадьбы Сережи и Наташи. Хотя праздновать особенно нечего: четыре года (со свекровью за перегородкой), в ругани, взаимном недоверии. Наташа носит на лбу «шрам, шрамик» от Сережи-боксера. Перед приходом гостей виновники торжества – в «предпраздничных хлопотах»:

Сережа. Ты что, два рубля последние у старухи взяла?

Наташа. Я не брала.

Сережа. Кто тебе позволил? В этом доме воровать могу только я! Весь шкаф исцарапала.

Наташа. Я не брала, понятно.

Сережа. У нее же ни копейки до получки!

Наташа. Да? У нее тысяча рублей на книжке!..

Сережа. Это страховка, она застраховалась себе на похороны, это святые деньги.

Наташа. А что ты тогда ее уговаривал дать на мотоцикл вместо похорон?

Сережа. Я не желаю ей смерти, понятно? (2, 78).

Алеша и Алена, Володя и Ира, Дмитрий и Соня, постепенно появляющиеся на сцене, круг друзей, каждый «со своей легендой», раскрываются в воспоминаниях о том, как они «у Соньки пили вчера и позавчера», как Наташа с Сережей ездили по Волге с отверткой, чтобы добывать староверские складни с крестов староверских кладбищ («Работаешь, работаешь отверткой, – археология», «археологические раскопки»), а самое главное – как они «гудели» у Карпухина!