Почти на буквальных перекличках с Чеховым построена «комедия в 2-х действиях» А. Слаповского «Вишневый садик» (Сюжеты. 1993. № 1). Уже само название иронично, снижает тот лиризм, ту ностальгию по прекрасному прошлому, по чистоте детства, тот романтизм мечты о лучшем будущем, о насаждении нового вишневого сада «прекраснее прежнего», что присущи героям знаменитой пьесы. Бросается в глаза пародирование сюжета: перед нами чердак полуразвалившегося дома, обреченного на снос, где именно по ностальгической прихоти хочет справить свой «прощальный бал» (нелепую свадьбу со случайной девицей) некто Петр Азалканов, «бывший мальчик и грустный житель этого чердака, бывший алкоголик, а ныне миллионер». Кстати, есть на этом запыленном чердаке с керамзитовым полом и остатки маленького театрального интерьера. Герой разочарован в жизни, его, спившегося однажды бросает любимая жена, он планирует в «разгар свадьбы» выброситься из окна. На это действо приглашены друзья детства, бывшие соседи по дому. Удивительно то, что, несмотря на явное отталкивание от знакомых по драматургии Чехова ситуаций, имен персонажей, узнаваемых характеров, пьеса очень чеховская.
Лейтмотив – оберегание героем вишневого кустика, выросшего в расщелине ветхого дома из выплюнутой кем-то косточки, своего «вишневого садика», как самого святого в прошлом и надежды на будущее. Вся пьеса – о стремлении сохранить верность мечте, идеалам юности и о невозможности эту верность отстоять, ибо слишком «груба жизнь». «Это вишня, это мой вишневый садик… Кустик вишневый. Корешок, – гипнотизирует себя герой. – Поеду к тетке в деревню, посажу этот корешок. Вырастет вишня… Вишневый садик разведу…» Пыльный чердак дома напоминает друзьям детства о том, как было здесь «хорошо, одиноко, уютно», сколько мечталось здесь о счастье и жизненных победах. Однако приходят сюда современные Лопахины, «новые русские», но «без тонких пальцев, как у артиста» и без «тонкой, нежной души». Таким ностальгия неведома. В пьесе это Васенька, который произносит свой «победный» монолог, куражась не меньше подвыпившего Лопахина, причем безо всяких лирических отступлений, слез и угрызений совести: «Знала бы мама, видел бы папа, кем стал его сын! У сына „Мерседес“ в гараже стоит! Ему особняк строят трехэтажный! А что было? Соседи меня, пацана, за водкой гоняли, соседки на меня помои выливали… Мы устроим жизнь не хуже, чем у других!» и т. д. И если Азалканов мечтает насадить вишневый сад, отреставрировать дом и вселить жильцов обратно («разукрашу его декоративными трещинами и из каждой трещины будет расти вишневый кустик»), то Васенька будет разрушать старый дом и перестраивать его в пятизвездочный отель, что более реально. Патетический всплеск Азалканова – разовая вспышка потухшего в душе огня жизни. Призрачно прошлое, призрачна надежда на возвращение любимой женщины, призрачна «странная свадьба» с полузнакомой девицей на запыленном чердаке со скрежещущим под ногами керамзитом… Мотив несбывшихся надежд постоянно звучит в репликах персонажей, например, в монологе одного из друзей детства Минусинского: «Да не было ничего… Скука была. Как у всех. Ну, винишко, любвишка. Что особенного-то? Театришко – тоже от скуки… Сдуру грезилось: в Москву поедем, в Москву, столицу завоевывать! Как же, новая театральная эстетика, импровизационный театр». Есть в пьесе и явная насмешка автора над «пятью пудами любви» в чеховских пьесах: «От скуки все, от скуки. Мы сидели тут часами вялые, как мучные черви, и придумывали, что бы придумать. Петр придумал, что любит Елену. Мы с Витькой придумали, что ревнуем, но терпим из благородства. Потом Елена с Петром придумали, что надо развестись…»; есть и свой «Дядя Ваня» наших дней «гонитель пацанов, губитель собак и кошек», «тихий придурок», в котором однажды «вдруг нашлось и доброе чувство и доброе слово»; есть и героиня с «прозрачной» фамилией – Ранева, «женщина большого города» с давней мечтой: «В Нью-Йорк! В Нью-Йорк!.. Заберусь на статую Свободы, спрошу: Где там мой рашен, май кантри? Мне скажут: там. И я в ту сторону: тьфу! Вот так вот!» Сам Азалканов по типу поведения – современный «декадентствующий» Треплев. Он тоже постоянно «взнервляет» обстановку, хочет «красиво обставить» свое самоубийство. Однако оно не состоялось, ибо травестировано другим персонажем. В последней сцене Азалканова и Маши – пародийный отголосок встречи Нины Заречной и Треплева:
Маша. Мы отдохнем, Петр, мы отдохнем! Мы вспомним, что над головой есть небо!..
Азалканов. Подбери сопли, девочка. Тебе не десять лет. Имей совесть, твой парень, возможно, сейчас дома лежит в ванне и режет себе вены!
А. Слаповский в своей пьесе явно в плену у Чехова, хотя постоянно балансирует на грани ерничества, как бы сотворяя «психологический эксперимент»: что получится, если перенести чеховские сюжеты и чеховских героев в наши дни.