Русская вера

Как видим, Людовик и Соломон сели на престол еще при жизни своих отцов. К слову, Людовик был, в отличие от отца, человеком образованным, так что вполне мог потягаться с библейским Соломоном если не мудростью, то хотя бы знаниями. Первые годы царствования сына Карла-Давида оправдывали самые смелые ожидания. Внешние войны почти закончились, империя достигла своих физических границ, и дальнейшее их расширение было сопряжено с огромными трудностями. Новый Иерусалим, Град Божий на земле, был создан вчерне отцом Людовика, и сыну теперь предстояло перестроить завоеванные территории в духе тех идей, которые в течение трех десятилетий утверждала церковь. Религиозно-монархическая доктрина, сложившаяся при дворе Карла, ставившая во главу угла единство народа и церкви, стала требовать и единства политического. Один Бог – один царь. Однако этот принцип вступил в противоречие с франкскими обычаями, истоки которых терялись в глубине веков. Ведь каждый из сыновей Людовика должен был получить свою часть империи, дабы реализовать наследственное право на власть.

Но прежде чем перейти к подробному изложению событий, случившихся в царствование Людовика, познакомимся с ним поближе с помощью средневекового летописца Тегана, якобы лично знавшего императора: «День ото дня он укреплялся в святых добродетелях, которые было бы долго исчислять. Он был среднего роста, имел большие и светлые глаза, ясный лик, длинный и прямой нос, не слишком толстые, не слишком тонкие губы, крепкий торс, широкие плечи, очень сильные руки, так что никто не мог с ним сравняться ни в стрельбе из лука, ни в метании копья: руки его были длинны, пальцы прямые, ноги длинные и относительно тонкие, ступни большие, голос мужественный. В греческом и латинском языках он был весьма сведущ, впрочем, по-гречески он мог лучше понимать, нежели говорить; на латыни же он мог говорить так же, как на родном. Во всех Писаниях он превосходно изучил не только духовный и нравственный, но и внутренний (мистический) смысл. Языческие песни, которые узнал в юности, он с презрением отверг, не желая (более) ни читать, ни слушать, ни учить (их). Он был крепок в членах, подвижен и неутомим; тяжело поддавался гневу и легко состраданию. Во всякий день по утрам он отправлялся в церковь, чтобы помолиться, (при этом) опускался на колени и касался лбом пола, смиренно молясь долгое время, иногда и со слезами; и его всегда украшали всяческие добродетели. Он был настолько щедр, – как ни в старых книгах (не читали), ни в новые времена не слыхали, – что королевские виллы, которыми владели его отец, дед и прадед, он раздал в вечное владение своим верным и составил (соответствующее) предписание, и скрепил отпечатком своего перстня, а также собственноручной подписью. Так он поступал на протяжении долгого времени. В еде и питье он был умерен, в одежде прост» («Деяния Людовика»).

Словом, новый император вполне соответствовал образу идеального монарха, насаждаемому церковью. Недаром же папа Стефан (817–818) при личной встрече с Людовиком воскликнул: «Да будет благословен Господь наш Бог, сподобивший наши очи узреть второго царя Давида» (Теган, «Деяния Людовика») Речь, замечу вскользь, шла не о библейском царе, а именно о Карле Великом. «Затем понтифик почтил его великими и многочисленными дарами, равно и королеву Ирмингарду и всех его знатнейших и слуг. И в ближайшее воскресенье в церкви перед мессой в присутствии духовенства и всего народа он освятил его и помазал императором; и золотую корону удивительной красоты, украшенную драгоценными камнями, которую он принес с собой, возложил на голову его. И королеву Ирмингарду он приветствовал как императрицу и возложил золотую корону на ее голову. На протяжении всего времени, что папа был там, они ежедневно беседовали об улучшении святой церкви Божьей. После того как государь император почтил его великими и бесчисленными дарами, втрое больше тех, что получил от него, как он всегда имел обыкновение делать, (предпочитая) более дарить, нежели принимать, он позволил папе отправиться в Рим в сопровождении своих послов, которым повелел всюду на пути своем служить ему с полным почтением» (Теган, «Деяния Людовика»).

В славословии Тегана по поводу благочестия патрона есть один любопытный пассаж. Я имею в виду языческие песни, которые Людовик узнал в юности и которые позднее отверг «не желая ни читать, ни слушать, ни учить их». Интересно, что это были за песни и почему современники Людовика имели к ним такое пристрастие вопреки наставлениям церкви? Ответ, конечно, напрашивается сам собой – наследие Римской империи. Однако я не стал бы утверждать это столь категорически. В конце концов, со дня падения Великого Рима прошло уже почти пятьсот лет, а со дня принятия христианства в империи и того больше. Не говоря уже о плохом знании франками классической латыни. Сдается мне, что речь Теган ведет совсем о другом наследии, либо кельтском, либо славянском.