Читаем «Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона. Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота полностью

Воскресенье, 10 июня 1770 г. – В полдень мы стоим под парусами в Негропонтском проливе при очень слабом ветре. В половине пятого после полудня все капитаны прибыли на корабль по сигналу для получения инструкций. Начали готовить воспламеняющиеся вещества, чтобы поджечь неприятеля, если мы не сможем приблизиться к нему нашими кораблями и чтобы сделать это по возможности неожиданно. В 8 вечера бросили якорь, чтобы избежать того, что течение к рассвету нас утянет выше по проливу, так как мы предполагали, согласно нашим картам, что находимся ближе, чем мы находились, но обнаружили, что протяженность пролива по меньшей мере на треть больше, чем отображено на картах.

В 3 часа ночи подняли якорь. В 7 утра рагузинское судно поравнялось с нами, оно направлялось в Негропонт, нагруженное желудями и [нрзб.], ему было приказано принять на борт солдат, чтобы проследовать со шлюпками и осмотреть, какие суда находились в Негропонте, и, если хоть какие-то турки взойдут на судно, чтобы их отвлечь, пока шлюпки не подойдут или пока наши работы не будут выполнены.

В 9 утра наш капитан морской пехоты, который прибыл с нами волонтером, поднялся скрытно на борт рагузинского судна с 20 морскими солдатами. Все шлюпки флота должны были быть с экипажем и вооружены, чтобы в любой момент быть готовыми действовать.

Понедельник [30 мая]/11 июня. В полдень был хороший попутный ветер, и мы шли мимо восхитительных мест, открывавшихся по обеим сторонам. По берегам у красивых заливов лежали поселения. Урожай там уже был сжат и находился в снопах около домов, окруженных оливами, виноградниками и тутовыми деревьями; при домах было много скота и хорошие лошади.

В 5 вечера нам открылся внизу на берегу круглый форт, это оказался вход в гавань. В 7.50 вечера, когда мы подошли ближе к форту, с цитадели, которую мы только что увидели, выпалили из пушки; также мы увидели всадников, на полной скорости скачущих из форта; через четверть часа из форта дважды выстрелили из пушки, мы тотчас увидели одного человека, выбегающего из форта, и это заставило нас заключить, что [форт] захвачен. После того как из форта выпалили два раза, наш любезный спутник албанский капитан [Поликути] поменял флаги и сказал адмиралу, что мы должны сразу лечь на якорь, так как дальше не было достаточной глубины. Адмирал решил, что Поликути так говорит от страха, и мягко ответил, что если там была достаточная глубина, чтобы принимать турецкие военные корабли, то хватит глубины и для нас. Однако господин Поликутин [здесь на русский манер Polikutin] настаивал на прежнем, сказав, что он только однажды был в этой бухте много лет назад. Мы легли на якорь и сообщили двум фрегатам пройти вперед, но они очень благоразумно легли на якорь за нами (если бы они так не сделали, то адмирал намеревался заставить их лечь на якорь как можно ближе к берегу, чтобы прикрыть шлюпки). Адмирал приказал погрузить людей, вооружить шлюпку и распорядился, чтобы и я [Эффингем] занял в ней место, чтобы измерить глубину пролива напротив форта. Русский мичман, который говорил по-английски, отправился со мной, чтобы руководить людьми.

Наши приказы заключались в том, чтобы после измерения глубин, если с форта не будут стрелять, спуститься на сушу и проверить, оставлен ли форт, и если мы им завладеем, выпустить две ракеты. Мы обнаружили, что глубина достаточна для любого корабля. Вскоре к нам присоединилась другая шлюпка, которую адмирал отправил с людьми и оружием, с ней мы пристали и нашли, что форт оставлен; мы выстрелили с него дважды нашими ракетами как сигнал того, что мы овладели фортом. Мы вывезли с собой два медных 4-фунтовых артиллерийских орудия, вернулись на наш корабль около 11 ночи и обнаружили, что все шлюпки флота с людьми и оружием стоят поблизости за кормой. В то же время мне сказали, что адмирал получил сведения, что [неприятельских] кораблей в гавани нет, а имеются только полугалера и несколько фелук. Поэтому я не отправился с ними. Всем командовал албанский капитан [Поликути], так как он говорил на славянском языке (Sclavonian language) и знал местность. Он отправился в полночь. Они вернулись рано утром и сообщили, что видели только две фелуки.

В 7 утра отправили наши шлюпки на берег на Морейскую сторону, чтобы привести нескольких бычков, пасшихся у берега около большого пустого склада. В 9 часов я [Эффингем] спустился на берег с адмиралом [Д. Элфинстоном], мы забрали 19 хороших быков и немного птицы, в 10 часов был дан сигнал вставать при малом ветре под паруса, и мы поднялись на борт фрегата «Надежда». В 11.25 ветер стих, и мы были вынуждены лечь на якорь, течение тянуло нас к берегу. В 11.15 мы вернулись на борт корабля «Три Святителя». Капитан Роксбург сказал адмиралу, что некоторые греки жаловались, что часть взятого скота принадлежала им, и он дал им 12 дукатов, которыми, как он сказал, они вполне удовлетворились и пообещали пригнать больше скота, если мы останемся. В 11.30 адмирал отправился на борт «Надежды», так как подул бриз вверх по проливу. В полдень на «Надежде» встали под паруса и опять стояли на расстоянии половины пушечного выстрела от форта при 7 саженях глубины. Мы сошли на берег у форта, с вершины которого очень хорошо просматривались окрестности и цитадель, но совсем не видно было города за холмом. С цитадели палили из многих пушек, но мы не могли видеть, где падали ядра. Мы выпалили один раз, когда вернулись с берега, чтобы выяснить расстояние до очень красивой турецкой деревни с мечетью, и ядро достигло ее, но никого из жителей видно не было. Неприятель поставил несколько больших шатров на холме (напротив форта, которым мы овладели), под цитаделью видно было множество конных и пеших, но никто не решился спуститься в долину.

Вторник [1/]12 июня. Мы стащили железную мортиру с четырьмя широкими кольцами на ней – очень старое железное артиллерийское орудие; остальные орудия, которые казались непригодными и слишком большими, чтобы ими заниматься, были сброшены с вершины форта в море523.

Адмирал решил не уничтожать форт, опасаясь, что неприятель построит форт получше, который будет не так легко захватить, если появится возможность снова навестить его. А адмирал сказал, что то было весьма безопасное место для зимней стоянки и ремонта (кренгования) судов.

Так как из‐за слабого ветра мы не могли отойти, у адмирала появились некоторые мысли, не высадиться ли на сушу ночью, чтобы сжечь деревню и большой урожай, который лежал в скирдах перед домами. Для этого на шлюпки были спущены люди и вооружение, но предприятие не состоялось, так как адмирал рассудил, что у жителей могут быть лошади, спрятанные позади деревни за шелковичными деревьями; хотя лошадей и не было видно, но на них жители могли бы догнать наших людей раньше, чем те окажутся под защитой артиллерии фрегатов (артиллерии было приказано прикрывать десант, стоя при 5 саженях глубины и на половине расстояния ружейного выстрела от берега). В 2 часа ночи мы встали под паруса, чтобы вернуться, и пока мы стояли, наши два фрегата успели налить месячный запас воды, [получив ее] с трех линейных кораблей адмирала Спиридова.

Транспорт «Граф Орлов» был отправлен в Порто-Ра[ф]ти, чтобы сообщить адмиралу Спиридову о нашем возвращении и [чтобы был дан приказ] всему остальному флоту находиться в готовности выйти и присоединиться к нам [судя по всему, здесь заканчивается цитирование фрагмента из дневника лорда Эффингема].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги