Пятница [28 мая]/8 июня [
[Помета Элфинстона:] Сюда нужно включить послание от 9 июня.
Суббота [29 мая]/9 июня. В полдень встали в Порто-Ра[ф]ти, весь флот следовал за нами. После обеда я отправился на борт к адмиралу Спиридову, не желая попусту тратить время, и сообщил ему сведения, которые я получил с острова Спеце за день до того, как мы обнаружили турок выходящими из Наполи ди Романия. После того как мы их атаковали, когда они лежали на якоре, и пока мы ожидали подкрепления, к нам подошло греческое судно и на нем очень респектабельно выглядевший грек лет 60. Он был приглашен в мою каюту, оставил свою обувь у двери в знак почтения, и, пока мы беседовали, его люди почти заполнили наш дек вином и фруктами, сыром и славным теленком. Он очень вежливо молил меня все это принять, на что я отвечал, что отказываюсь принимать это без оплаты, но он не желал ничего от меня брать и казался обиженным от предложения ему заплатить. Он затем пожелал, чтобы другие греки вышли из моей каюты и остался только мой переводчик с греческого, затем он вынул письмо с печатью капудан-паши, которое он должен был доставить в Негропонт, но из привязанности к русским он принес нам это письмо, которое, как он сказал, было написано секретарем капудан-паши, приходившимся ему родным братом.
Я приказал снять копию с этого письма и перевести. Письмо содержало сообщение командующему в Негропонте о том, что они были атакованы русскими и теперь ожидают при островах Спеце, что три линейных корабля с 20 судами, нагруженными провизией для Неаполя [Neapolis, т. е. Наполи ди Романия], должны оставаться там, где они находятся, пока не услышат, что русские ушли.
Грек, который первым пришел и сообщил нам сведения о противнике до того, как мы отошли от рейда Эстафано, намекнул наедине, что на грека, который принес письмо, не стоит сильно полагаться, что именно его сына я послал с письмом в Наварин (а это дало мне основание подозревать, что мое письмо попало к туркам). Старый грек, что принес письмо капудан-паши, готовился отправиться и все его люди были в лодке, когда к его великому удивлению от них потребовали выйти из лодки, а лодку привязали у кормы корабля. Это привело его в слезы, а ему также сказали, что если его сын окажется предателем, то его должно повесить на рее как шпиона. Все это произвело такой эффект на несчастного старика, что его с трудом убедили принимать хоть какую-то пищу, пока его сын не поднялся на борт (что произошло, когда мы соединились с адмиралом Спиридовым).
Сообщив эти сведения графу Орлову и адмиралу Спиридову, я вернулся на «Святослав» и отправил приказы на три линейных боевых корабля, недавно поступивших под мою команду из эскадры адмирала Спиридова; на них был хороший запас воды. Эти корабли вместе с двумя моими фрегатами и транспортами должны были оставаться там, где они находились, и не заходить в Порто-Ра[ф]ти. В приказах говорилось, что я должен как можно скорее сойти [со «Святослава»] и поднять мой флаг на корабле «Три Святителя», что капитан этого корабля [С. П. Хметевский] должен войти в Порто-Ра[ф]ти на своем боте, чтобы принять командование «Святославом», так как капитана Роксбурга я собирался взять с собой.
В 9 вечера легли на якорь в гавани Порто-Ра[ф]ти на 20 саженях глубины. В 10 часов вечера граф Эффингем, пожелавший меня сопровождать в этой экспедиции, и капитан Роксбург вместе с моими сыновьями отправились со мной на «Три Святителя» и поднялись на борт около полуночи. Я также взял с собой албанского капитана Поликути, который бывал в Негропонте и был мне рекомендован адмиралом Спиридовым как человек неодолимой смелости.
В 1 час ночи огни [означающие, что на этом корабле находится главнокомандующий], были подняты в нужных местах, выпалили ракетой в качестве сигнала, что я поднялся на борт, так как было приказано, чтобы ракеты использовались вместо пушек во всех случаях, когда мы находимся у неприятельского берега.
Когда рассвело, мы стояли в Негропонтском проливе. В 5 утра ветер подул вниз (на восток) по проливу так, что мы дошли на нем до острова Кавали.