«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона. Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота

Среда [15/]26 [сентября]. При свете дня мы снялись, оставив «Саратов», «Африку», «Надежду» и [пинк] «Св. Павел», который только что вернулся с Лемноса. В то же время мы увидели корабль Ее императорского величества «Ростислав», огибающий северную сторону Лемноса, на котором (как мне сообщил капитан французского корабля) находился граф Федор Орлов. Французский корабль ночью снялся с якоря и продолжил свой путь, [зачеркнуто:] *так как, согласно Рескрипту, я предпочел не применять силу, чтобы задерживать его*.

К 10 утра мы были перед гаванью Порто-Мудро на Лемносе, к полудню нам открылся форт на западной стороне острова, который осаждал граф Орлов.

Четверг [16/]27 [cентября]. В 1 час пополудни мы встали напротив маленькой гавани при форте, где, как мне сказали, был граф Орлов. [Приписано сверху:] *Как мне сказали, он был на фрегате «St. Paul»*.

Я приготовился салютовать его флагу, но не увидел такового. Я покинул «Не Тронь Меня» под парусом при ветре, дующем прямо от берега, с приказом, если они смогут удержаться, то не вставать на якорь до тех пор, пока не услышат моих распоряжений. Но если они будут принуждены встать на якорь, они должны с якоря сняться до моего возвращения, [когда] на бизань мачте «St. Paul» будет поднят сигнальный флаг, чтобы они могли немедленно стать под паруса.

Я вступил на борт фрегата, встретив почетный прием, и примерно через 10 минут меня провели к графу. После того как мы закончили с первыми приветствиями, я представил ему отчет о гибели корабля и о состоянии моей эскадры. Он принял его холодно и спросил, как я посмел остановить французский корабль, если у того был выданный им паспорт. Я понял, что французский капитан, вероятно, был с графом и поднял паруса, когда мы оказались в виду форта. Я ответил, что моей обязанностью было проверять каждый корабль, направляющийся в сторону Дарданелл или из пролива, и если бы он подошел ко мне после своего возвращения, как обещал, чтобы мои корабли не гнались за ним, у меня бы не было ни малейшего подозрения и я бы не задержал его ни на минуту, [зачеркнуто:]*так как я знал, что он должен вернуться*. Было невозможно знать на расстоянии, было ли это одно и то же судно. А то, что этот корабль несколько часов подвергал себя опасности, когда за ним гнались и велась пальба, вызвало сильные подозрения, их усилило и то, что в его паспорте значилось, что корабль направляется в Смирну, и я не мог и подумать по свойству этого паспорта, что его сиятельство желал бы, чтобы корабль пошел в Константинополь со столь свежими сведениями. Не видел я и никакой необходимости ни для какого неутрального корабля в получении паспортов, [зачеркнуто:] *так как по рескрипту Ее императорского величества мы едва ли могли вообще иметь дело с неутральными судами*.

Он сказал в ответ, что капитан жаловался, что я принял его за шпиона и [зачеркнуто:] *грозил повесить его как шпиона*. Я этого не отрицал и сказал графу, что я не мог рассматривать капитана и секретаря в ином свете, в особенности потому, что они прибыли по незначительному поручению.

На это я не получил никакого ответа. Затем я стал обсуждать вопрос о хлебе, так как у меня оставался запас только на 14 дней. Граф сказал, что он сам разочарован, [не получив хлеба].

Так как приближалось время обеда и мне был оказан холодный прием, который мне совсем не понравился, я, не получив и намека на приглашение остаться на обед, спросил графа, имеет ли он для меня дальнейшие приказы. Он захотел, чтобы я прошелся вокруг Порто-Мудро, и [сказал,] что даст мне знать наземным путем к тому времени, когда я там окажусь. Я откланялся и попросил офицера на палубе поднять сигнал на его бизань-мачте, так как я видел, что «Не Тронь Меня» встал на якорь. Я вернулся около половины четвертого и обнаружил, что корабль изготовился возвращаться в Порто-Мудро.

К 6 часам пополудни мы подошли и встали на якорь на рейде вне гавани. На своей шлюпке я подошел к берегу, ожидая получения письма или приказа от графа. Стемнело еще до того, как я поднялся на борт корабля адмирала Спиридова, который, казалось, очень обрадовался нашей встрече и очень сожалел о потере [«Святослава»], приключившейся со мной. Я спросил его, не может ли он поставить мне хоть сколько-то хлеба, на что он ответил, что они сами в хлебе сильно нуждаются; что под началом командора, а теперь контр-адмирала Грейга сооружается несколько печей; что там имеются две мельницы, на которых перемалывается зерно. Он выглядел весьма удивленным, когда услышал, что я так долго находился на борту [после того, как «Святослав» стал на мель], и сказал, что это совсем неправильно, что я очень рисковал своей жизнью; что, хотя этого никто не знал, но в случаях, когда российский корабль терпит бедствие, матросы бунтуют и обычно убивают своих офицеров.