В отношении религиозных диссидентов новое правительство пыталось проводить политику «благожелательного нейтралитета» [Ibid.: 91]. Бонч-Бруевич, бывший в 1917–1920 годах управляющим делами Совнаркома и вообще правой рукой Ленина, теперь получил возможность доказать свой тезис, что сектантство представляет собой просто политический протест против царизма в религиозном обличье. Во время Гражданской войны и после Бонч-Бруевич выступал ходатаем для сектантов перед советской властью, с одной стороны, выступая за предоставление им законодательных уступок, с другой, лично занимаясь делами тех многих, кто обращался к нему за помощью в решении своих проблем на местах. Именно под его влиянием, как будет видно в следующей главе, в январе 1919 г. советское правительство выпустило декрет, по которому сектанты могли быть освобождены от военной службы, если их убеждения не позволяли им взять в руки оружие. В 1921 г. сектантам и старообрядцам было предложено заселять покинутые помещичьи земли для совместного возделывания [Ibid.: 91–94,101; Muller 1987: 518–520,525; Эткинд 1996: 293]. Даже те партийцы, которые не возлагали на сектантов особых надежд как на потенциальных союзников, были вполне готовы дать им определенные привилегии, действуя против общего врага – Православной церкви[147]
.Это не значит, что сектанты не пострадали от декрета об отделении Церкви от государства. Как православные, так и неправославные верующие тяжело восприняли запрет религиозного образования для малолетних [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 34, 2 об.][148]
. Столь же болезненным было лишение их организаций прав юридического лица. Без такого статуса, к примеру, стало гораздо труднее снять или купить собственность или выдать рекомендательные письма агентам, отправлявшимся Церковью с поручением [ГА РФ, ф. 393, on.Так, невзирая на поражение в правах и на неопределенность новой эпохи, прежние сектанты, в том числе баптисты и евангельские христиане, с энтузиазмом стали пользоваться антиправославными тенденциями в государственной политике и свободой религиозной и антирелигиозной пропаганды, которую обещала им новая советская Конституция, принятая в июле 1918 г. Несмотря на трудное экономическое положение и начало Гражданской войны, периодические издания, дневники, письма и мемуары евангеликов рисуют раннесоветский период как время стремительного распространения благой вести и большого общественного интереса к своему учению. Многие верующие по-прежнему сохраняли уверенность, что они живут в последние дни перед вторым пришествием Христа. Ожидая революцию духа, которую ниспошлет Иисус, они искали умножения своих рядов через миссионерскую работу и личный пример отвержения жизни по обычаю «мира сего», отказываясь от военной службы, организовывая новые христианские группы и стремясь объединить баптистское и евангельское направления в единое движение.
В 1918 г. в писаниях баптистов ясно читается понимание тех возможностей, которые дало им внезапное крушение Православной церкви. Иногда по этому поводу выражаются довольно злорадные чувства в отношении поверженного соперника. «Кто бы мог подумать несколько месяцев тому назад, что господствующее, сытое, упитанное, сонливое православное ведомство вдруг станет в ряды гонимых и завопит о сем на всю Русь», – саркастически вопрошала редакция «Слова истины» в первом выпуске журнала после отделения Церкви от государства. Сбылось давнее требование баптистов, религия стала частным делом. Но редакция выражала опасения по поводу тех средств, которыми новые законы будут проводиться в жизнь: