Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Как и прочие советские люди, во время революции и Гражданской войны евангелики столкнулись с политической нестабильностью, голодом и насилием. В то же время эти годы также стали началом десятилетия оживленной деятельности, развития и экспериментов. Невзирая на то, что большевики открыто наступали на религиозные институты, в частности отнимая имущество у Православной церкви, в целом порицая любые религиозные верования, – раннесоветский период принес новые возможности для прежних религиозных диссидентов. Во-первых, новая Конституция провозглашала свободу религиозной пропаганды. Во-вторых, память о преследовании религиозных диссидентов царским правительством, а также память об истории их контактов с большевиками делали сектантов отдельной категорией верующих для новых правителей России. Баптисты и евангельские христиане, таким образом, получали преимущество в свете политики советской власти по отношению к сектантам. К примеру, у них появилась возможность получить освобождение от военной службы по религиозным убеждениям, а если они создавали аграрные коммуны, к чему их побуждало правительство, они получали материальное поощрение. Баптисты и евангельские христиане охотно стали пользоваться такими преимуществами, давая понять властям, что они их партнеры в строительстве социализма. При этом они продолжали вести активное миссионерство, развивать на местах молодежные и женские кружки, проводить местные и республиканские съезды, публиковать журналы и думать о новых формах христианской общины. Быстрое расширение движения и его кипучая деятельность часто приводится как свидетельство социального пространства для жизни независимых объединений в ранние годы советской власти и как доказательство того, что революция подхлестнула народную самоорганизацию в экспериментальных социальных формах, которые отличались от того, что поощряла правящая партия большевиков [Stites 1989: 121–122; Siegelbaum 1992: 163].

Во многих отношениях такой взгляд справедлив. Посреди хаоса Гражданской войны и в более спокойные годы НЭПа 1920-х гг. евангелики в советском обществе были одной из множества тех групп, которые стремились воспользоваться возможностями для художественного и социального экспериментаторства, открытыми революцией. Общий опыт религиозного обращения служил для баптистов и евангельских христиан основой целой субкультуры, нацеленной на построение Царства Божьего на земле. Хотя нельзя говорить, что в советском обществе до Сталина полноценно проявлялись черты гражданского общества, для которого характерна сеть независимых организаций, легитимированных правовыми гарантиями, относительный плюрализм этого общества резко контрастирует с ситуацией, которая сложилась в 1930-е годы [Siegelbaum 1992: 136].

Однако такое состояние советского общества в 1920-е годы было связано не со стремлением большевиков устроить все именно таким образом, а с тем, что они пока не могли устроить все иначе [Husband 2000: 38]. Все слушатели речи, которую говорил Хомяк на праздновании десятилетия полтавской общины, должны были знать, что пресвитер умалчивает о своем недавнем аресте за публичное выражение антимилитаристских взглядов, и о том, что он подвергся ссылке в Нарымский край за то, что рассказал на Всероссийском съезде Союза баптистов в конце 1923 г. о том, как заключенные баптисты подвергались избиениям в полтавской тюрьме [ГМИР, ф. 2, оп. 16, д. 94, л. 2; Testimonies of Conscience 1997: 30]. В целом новый религиозный режим непоследовательно вел себя в отношении религии и верующих. С одной стороны, у церквей изымались ценности, с другой – советские учреждения по-прежнему закрывались на время важных православных праздников; с одной стороны, сектантов поощряли создавать на селе сельскохозяйственные коммуны, с другой, этим коммунам запрещалось вступать во всесоюзные объединения колхозов из-за их религиозного характера. Такая непоследовательность отчасти отражала несогласие среди большевистского руководства по поводу стратегии и тактики борьбы с пережитками религии в Советской России: следует ли просто ждать, пока религия отомрет сама с наступлением социалистического общества или необходимы силовые методы ее искоренения? Но важно понимать, что, какого бы мнения на этот счет не придерживались советские вожди, они все равно ненавидели НЭП и то гибридное состояние общества, которое появилось в результате этого курса. Они все сходились на том, что целью партии является поголовное обращение всех советских граждан в большевизм. По этой причине группы, которые, подобно баптистам, в конечном счете конкурировали с большевиками за паству, действительно получили в 1920-е годы значительное пространство для маневра, но они никогда не чувствовали себя в безопасности. Хотя общество евангеликов могло существовать внутри советского общества, даже успешно взаимодействовать с ним, режим большевиков смотрел на само его существование как на временное и нежелательное явление.