Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Мысль о том, что сектантские общины послужат образцами коммунистической жизни, стала особенно популярна во время НЭПа. Прямым текстом ее сообщает совместный циркуляр наркоматов юстиции, внутренних дел, земледелия и Рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрина). В циркуляре говорилось, что многие религиозные сектанты подвергались преследованиям до революции именно потому, что на практике они «практически уничтожили в своей хозяйственной жизни частную собственность», а теперь «совершенно безболезненно усваивают общегражданские советские законы и уставы, органически вливаясь как сельскохозяйственные, промышленные ячейки в советское строительство, несмотря на то что их коммунистические стремления и облеклись в силу исторических условий в религиозную форму». Задачей местных советов сделать так, чтобы сектантские коммуны «служили практически примером осуществимости и всесторонней выгодности коммунизма для трудящихся» [Гидулянов 1926: 660]. Позже 5 октября 1921 г. Наркомзем официально обратился к сектантам и староверам с предложением реализовать свое стремление к коммунальному общежитию на территории заброшенных усадеб, организовав там коллективные хозяйства [Гидулянов 1926: 553–557]. Наконец, на XIII Съезде РКП(б) в мае 1924 г. сектантские организации официально стали примером для подражания в организации коммун. В резолюции съезда о работе на селе рекомендовалось проявить «особо внимательное отношение… к сектантам», пострадавшим при царизме, и утверждалось, что партии следует «направить в русло советской работы имеющиеся среди сектантов значительные хозяйственно-культурные элементы» [Критика религиозного сектантства 1974: 19].

В большевистском руководстве не было единодушия по вопросу о религиозной политике в целом и в частности в том, следует ли проводить особую политику в отношении групп, находившихся в оппозиции Православной церкви. В недели, предшествовавшие XIII Съезду РКП(б), разгорелся бурный спор на страницах газеты «Правда» о предложенной политике в отношении сектантов – среди призывов покончить с такими «административными мерами», как закрытие церквей в пользу усиления антирелигиозного воспитания. Этот спор был тесно связан с вопросом о том, где пролегает дорога в социализм и является ли НЭП временной уступкой капитализму в неумолимом революционном развитии общества в сторону социализма, или это длительный и последовательный переходный период в сфере экономики и культуры, см. [Дубовской 1924; Бонч-Бруевич 1924; Ярославский 1924]. К примеру, выступивший на самом съезде противник новой религиозной политики И. И. Скворцов-Степанов горячо утверждал, что большевики не могут оказаться «травоядными» и им не следует придерживаться того «покаянного настроения», которое он увидел в примиренческом пункте предложенной резолюции о религии [Fitzpatrick 1992; РГАСПИ, ф. 52, оп. 1, д. 40, л. 90]. До самого конца 1920-х годов партия будет колебаться, следует ей или нет обращаться к революционным методам работы; в итоге возобладала линия радикальной политики, совпавшая с началом ускоренной индустриализации, принудительной коллективизации и культурной революции. Однако в 1924 г. дальнейший путь был еще совсем не ясен.

Политика большевиков в отношении религиозных объединений в целом, а в частности в отношении объединений религиозных диссидентов, таким образом, вписывалась в более широкий контекст их социальной и культурной политики. Проблема регуляции религиозных организаций была связана с попытками преобразовать русскую народную культуру в культуру атеистическую, социалистическую, пролетарскую. Большевики хотели создать новый советский образ жизни, нового советского человека, который будет соответствовать идеалам социализма [Husband 2000: 69–70, 98–99]. Другими словами, новому режиму необходимы были новообращенные в большевистское мировоззрение. Но большинству революционеров уже стало понятно, что заполучить таковых – задача не из простых. Как сказал нарком образования Анатолий Луначарский в 1919, «политическую революцию сделать можно в час, а революцию социальную, революцию во нравах, экономическую, культурную делают десятками лет» [Петроград на переломе эпох 2000: 267].

В годы НЭПа главным средством, с помощью которого советский режим пытался осуществить такое преобразование, было добровольное привлечение населения в государственные институции и организации. Стремясь наладить отношения между режимом и социальными группами, которые большевики рассматривали как своих естественных союзников, рабочими и крестьянами, они активно рекрутировали людей в профсоюзы, комсомол и собственно партию, организовав целую сеть массовых добровольных организаций, продвигавших такие социалистические добродетели, как грамотность, трезвость и атеизм [Kenez 1985: 140–168].