Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

После этого письма евангелические источники не упоминают особо большие всесоюзные и всероссийские молодежные объединения – ни у баптистов, ни у евангельских христиан. Молодежь как отдельная тема обсуждения даже исчезает из протоколов съездов. Последнее прямое указание на организации молодежи встречается на общем баптистском съезде в Москве в конце 1923 г., где Тимошенко говорил об успехе молодежных групп, несмотря на различные препятствия, но не говорит, что за ними стояла какая-то единая организация; в отчетах с мест, которые зачитывались на этом же съезде, делегаты также говорили о высокой активности молодежи в общинах по всей стране, но тоже не упоминали централизованную организацию [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 35, п. 8, л. 2 об., 26–36]. В дальнейшем сведения о молодежной активности в источниках становятся крайне фрагментарны. Арест Тимошенко и Левинданто в сочетании с указаниями на высокую активность местных молодежных групп, по-видимому, свидетельствует, что такое молчание источников, вероятно, было следствием самоцензуры, а также отказа правительства одобрять для обсуждения на съездах темы, связанные с молодежью[190]. Так или иначе, никакая большая организация не руководила молодежными группами евангеликов. Не существовало ни бапсомола, ни баптомола, ни христомола.

Илл. 9. Хоры и другие члены ленинградской баптистской общины, ноябрь 1927 г. Источник: Баптист Украины, 1928

Однако для многих большевиков существование отдельных групп верующей молодежи и их заметность в публичном пространстве было явным признаком того, что у партии не было монополии на умы и сердца молодых рабочих и крестьян. В партии опасались, что люди могут начать сочетать религиозную и советскую идентичность. В марте 1929 г. член местной ячейки безбожников написал, что во время Первой мировой был большевиком, но потом примкнул к баптистам, «учение которой по моей неопытности казалось тогда тождественным с программой большевиков»; вырезка в [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 339, л. 29]. В середине 1920-х годов в журнале «Христианин» можно было прочитать про сына Ивана Проханова Всеволода, который окончил Ленинградский университет в 1925 г. по отделению общественно-экономических наук и стал преподавать политграмоту в библейской школе евангельских христиан. Когда он случайно погиб в 1927 г. в некрологе о нем писали, как о госслужащем, сообщая, что «мечтою его было послужить Рабоче-Крестьянской Власти в деле развития хозяйственно-финансовой стороны жизни великого Союза Советских Республик» [О кончине 1927: 59–60]. У большевиков такое смешение несовместных, по их мнению, идентичностей, должно было вызывать беспокойство.

Кроме того, большевики опасались, что этому смешению только способствовала политика режима по введению в советскую систему сектора сектантской экономики и сопутствовавших ей социальных экспериментов. Именно в этом отношении евангелики в наибольшей степени соприкасались с советскими организационными образцами, пытаясь выстроить свое параллельное советскому общество. Хотя, согласно официальной точке зрения, коммуны религиозных сектантов должны были послужить образцами социалистической жизни на селе, попытки этих сектантов построить свою версию социализм скоро обернулись для них конфликтом с властями. Большевикам приходилось сталкиваться с последствием противоречий в своей политике по отношению к бывшим религиозным диссидентам и в целом в своем отношении к общественному активизму: большевики хотели добиться от населения «самодеятельности», но боялись «стихийности», которая могла увести общественные организации далеко от линии партии.