Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Представление о том, что секты, в особенности баптисты и евангельские христиане, разрабатывали стратегию соперничества с коммунистами, формируя свои объединения, вновь прозвучало полтора года спустя на особом заседании по антирелигиозным вопросам местных кадров агитпропа в Москве в апреле 1926 г. Тема сект была главной в обсуждении текущей деятельности религиозных организаций. Путинцев, новый партийный эксперт по сектантским вопросам, в начале своего доклада подчеркнул особый статус религиозных организаций в советском обществе: «Единственно массовая легальная организация – не пролетарская, которая сейчас зачастую в Союзе – это религиозные организации. И наиболее гибкие, приспосабливающиеся в данное время религиозные организации – это именно сектантские организации». Далее он объяснил, что Православная церковь компрометировала себя как контрреволюционная организация и утратила авторитет, но наиболее «демократичные» секты представляли куда более серьезную опасность, ибо они превращались в массовые непролетарские движения. Особенную опасность, отметил Путинцев, представляют сектанты: «Массовыми сектами и в то же время растущими сектами являются евангелисты и баптисты. О росте и причинах распространения этих двух сект нужно будет поговорить, потому что евангелисты и баптисты являются злобой дня» [РГАСПИ, ф. 17, оп. 60, д. 792, л. 88, 90].

Согласно Путинцеву, те формы, которые принимала работа баптистов и евангельских христиан, были чрезвычайно важны в деле расширения этих деноминаций. Эти формы были напрямую заимствованы у партийных структур: женские отделения, детские кружки, избы-читальни, колхозы и агитотряды. По его словам, безбожники могут быть успешны в критике религии, но «с хозяйственной стороны, с бытовой стороны мы не можем конкурировать с сектантством» [РГАСПИ, ф. 17, оп. 60, д. 792, л. 96, 99]. Представители с мест также сообщали об успехе баптистских организаций, об опасности, которую представляют группы евангелической молодежи, их хоры, женские кружки, которым советские альтернативы пока не могут составить конкуренцию. К примеру, смоленский делегат сообщил, что сектантские группы были более привлекательны для крестьян, чем ячейки ОДГБ, чьи антирелигиозные кампании неизменно заканчивались попойками. Кроме того, добавил он, девушки предпочитают сектантские кружки пения комсомолу. В заключении прозвучал вывод, что «самый главный наш конкурент на идеологическое влияние на крестьянство стоит перед нами сектантство» [РГАСПИ, ф. 17, оп. 60, д. 792, л. 112–114]. Предполагалось, что большевикам следует применить больше усилий для того, чтобы реорганизовать повседневную жизнь граждан. Для этого необходимо было сделать коммунистические организации неотъемлемой частью этой жизни.

На этом совещании прозвучали все те положения, которые лягут в основу обвинения баптистов и евангельских христиан в конце 1920-х годов в том, что своей деятельностью они пытаются выстроить свое собственное общество, параллельное советскому. Делегаты говорили, что в первые годы после революции нейтральная позиция сектантов позволяла им развивать «неклассовые» и «внеклассовые» теории и организации. Евангельские христиане и баптисты, в частности, подражали партии с целью создания «обособленной сектантской общественности», на которую не должно распространяться действие большевистской пропаганды [Сектантство 1926:71–72]. В своих выступлениях на совещании участники постоянно применяли к баптистским организациям советские названия и акронимы – такие как, например, женотдел, – намеренно стремясь подчеркнуть сходства и параллели между большевистской и баптистской реальностью. Путинцев также говорил, что евангелики называют определенную группу посетителей своих мероприятий «приближенными» – «по нашему сказать, кандидаты, сочувствующие» [РГАСПИ, ф. 17, оп. 60, д. 792, л. 87,96].