Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Сам процесс социально-политической модернизации в России привел к трансформации религиозной сферы. Этот процесс остро поставил вопросы о месте православной веры в Российском государстве и в русской идентичности, а также о значении веры вообще в Новое время. Российская империя издавна провозглашала себя священной и всецело православной, однако социально-политические перемены дали возможность заявить о себе таким группам, как баптисты, которые не вписывались в подобное представление о государстве и обществе. Это был период быстрой социально-экономической трансформации, войны и революции. Задолго до того, как большевистская революция развернула общество на путь к социализму, с традиционной изолированностью деревни покончила сеть железных дорог и активная индустриализация, подстегиваемая государством, в результате которой разным частям страны открылся доступ к общероссийскому рынку. Повышался уровень грамотности, массовое распространение получала пресса, а повсеместная трудовая миграция меняла традиционный общественный уклад на местах. Русские разного происхождения и рода занятий под влиянием опыта новой жизни превращались в искателей, стремившихся обрести смысл в окружающем социальном хаосе, найти свое место в бесприютном пространстве нового общества. Историкам хорошо известно, как много рабочих в результате обратились к идеологиям революции[50]. Однако существовали и другие возможные идентичности, которые соперничали с подобными идеологиями. В большинстве личных рассказов о том, как человек воспринимает революционные идеи, православие появляется лишь как инструмент самодержавного режима, который мало влияет на эволюцию идентичности рабочих. Однако новые исследования показывают, что русская народная культура революционного периода была пронизана искренними духовными исканиями[51]. Новые духовные силы оказались выпущены на волю, когда процесс секуляризации превратил религию из атрибута идентичности, дающегося при рождении, в поле свободного выбора [McLeod 1995: 23–24]. Рассказы об обращении русских баптистов являются одним из лучших источников для изучения роли религии в эволюции новых идентичностей в России революционной эпохи.

Неудивительно, что баптисты относились к историям о своем обращении с таким вниманием. Исповедание личного обращения во взрослом возрасте – необходимое условие крещения через полное погружение, дающее членство в Церкви [Brackney 1988: xvii, 71; Harding 1987:167]. Ктомуже, поскольку евангелическое движение быстро росло, количество обращений также возрастало и его стремились еще увеличить. Рассказывая о своих обращениях, верующие задавали модель становления баптистом в России, представляя баптистскую веру в качестве легитимного духовного выбора для русских. Баптизм часто пытались представить «иноземной религией», но обращенные оспаривали это, показывая, что обращение в евангельскую веру – это исполнение устремлений широких масс русских людей. Более того, именно в обращении баптисты видели лекарство от тех пороков, которые, по их мнению, отравляли жизнь всего русского общества, – от невежества, ненависти, неравенства и духовной пустоты. Таким образом, русские баптисты, рассказывая о собственном обращении, стремились научить других, как можно смотреть на мир по-новому и как обрести религиозное решение насущных вопросов.

Подавляющее большинство баптистов, включая тех, кто писал свидетельства о своем обращении, были крестьянами, ремесленниками и фабричными рабочими. Как и в других автобиографиях представителей низшего класса, в этих повествованиях русских о самих себе виден поиск новых средств для того, чтобы выразить, как со временем углублялось их самосознание [Steinberg 1994а: 169–170][52]. Рассказывая о своем обращении, русские баптисты подчеркивали значимость своего личного духовного опыта и показывали, какое именно социальное, интеллектуальное и духовное сообщество способно удовлетворить духовные запросы русского общества. Таким сообществом была эгалитарная община, в которой ценилась простота, взаимопомощь и самообразование, однако строиться такая община должна была не на классовом сознании, а на общности веры.