Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Хотя рассказы об обращении составлялись в первую очередь так, чтобы их читатели обратились к спасению через Баптистскую церковь, они отражают социальную реальность текущего дня. Чиновники и церковные деятели одинаково отмечали, что крестьяне, уходящие в город на заработки, сыграли значительную роль в распространении новых религиозных взглядов. Губернатор Тамбовской губернии, к примеру, в значительной степени объяснял распространение баптистских идей в своей юрисдикции именно этой причиной. В письме 1912 г., направленном в Департамент духовных дел Министерства внутренних дел, он писал: «Отправится православный крестьянин на заработки на Кавказ, в Донскую Область, в Петербург, в Москву… проживет в сектантской среде год-два и возвращается домой крещенным баптистом к соблазну своих родственников и односельцев» [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 194, л. 216 об. – 17, 40с]. В 1920-е годы мобильность населения, способствовавшая новым обращениям в баптизм, вызывалась уже не только трудовой миграцией и военной службой, но также принудительным переселением, голодом и анархией, сопутствующей войне и революции. В журналах «Баптист», «Христианин» и «Баптист Украины» в этот поздний период часто встречается сюжет о том, как обращенные солдаты, возвращаясь с фронта, организуют баптистские общины у себя на родине, см., например, [Бурунов 1925: 55; ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 311, л. 19–20, папки «Боровков», «Заборовский»].

Как и Скалдин, большинство авторов описывали период, когда греховность мира становилась для них очевидной. Это могло быть вызвано осознанием собственной порочности, ищущей наслаждений, или зрелищем неустройства и беспорядочности общественной жизни. Иван Никонович Иванов, поступавший в библейскую школу, пятнадцати лет от роду оставил деревню и стал подмастерьем в литейном цеху слесарного завода. До двадцати лет он вел тихую жизнь, исправно посещал церковь и дотошно исполнял православные обряды. Но потом он «вкусил порок пьянства», и, по его словам, «тогда уже у меня была мрачная и суровая жизнь, жизнь земная казалась чем-то необъяснимым, и до 1919 года уже не хочу описывать больше, в каких положениях я находился» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 311, л. 76]. Николай Иванович Зюбанов, поступавший на библейские курсы для местных активистов, которые организовали в Ленинграде в 1924 г. евангелики, начал работать в шахте, окончив начальную школу в тринадцать лет. Его прежняя забота о своей душе угасла, поскольку «худые сообщества товарищей развратили добрые нравы, и я опустился на дно греха, порока, обмана, картежный игры, неуважения старших, сквернословия и даже неверия» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 311, л. 70].

Находившиеся на пути к обращению стремились к освобождению не только от беспорядочной жизни, но также от неустройства в обществе, от общественной морали и человеческих отношений, которые не соответствовали их идеалам. Когда Скалдин начал искать Бога, попробовав пожить бутылкой и весельем, ему стало мучительно стыдно оттого, как прежде он находил наслаждение в том, чтобы осуществлять свою власть над подчиненными во время военной службы. Иосиф Иванович Вольский, машинист из Минска, испытывал тяжкую вину за то, что сдал своего отца в политический сыск после революции [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 312, л. 31]. Борис Алексеевич Боровков написал, что был «свидетелем больших событий (Гражданская война, в Поволжье голод), и все это убеждало меня в том, что слово Божие сбывается, а народ без Христа и Его любви гибнет» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 319, к. 1, дело Боровкова]; см. также [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 319, дело Заборовского; ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 320, л. 107; Бурунов 1925]. В некоторых случаях орудием социальной критики становилась Библия. Извозчик, с которым Скалдин обсуждал свой духовный путь, подорвал его почтение к власти, указав стих из Евангелия от Матфея, где Иисус говорит: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете» (Матф. 23:13) [Скалдин 1914: 366].