Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Владимир был не единственным образом русской национальной мифологии, поставленным на службу русской Реформации. Баптисты охотного перенимали даже образ Святой Руси. Так, в своей автобиографии проповедник Федор Балихин писал, что «возвратился на родину, на святую Русь» после посещения баптистского съезда за границей [Балихин 1908а: 7]. Более того, первое детальное описание истории баптистов и их целей, которое сочинили сами баптисты, представив (а потом опубликовав) его в прошении о легализации в январе 1905 г., имело своим предметом ни много ни мало Реформацию Святой Руси. В этом прошении открыто заявлялось, что в протестантской религии содержится исполнение вековечных русских чаяний. Авторы писали, что если русские люди в своем искреннем религиозном поиске приходят к протестантским по сути взглядам, то обвинять их в недостатке патриотизма – то же самое, что отказывать в русскости западникам и славянофилам на том основании, что они основываются на идеях немецких философов. Более того, они сравнивали себя именно со славянофилами, использовавшими эти идеи для того, чтобы защищать и развивать культурную самобытность собственного народа. Сочетая язык западной Реформации и язык русского национального мифа, они настаивали, что их цель в том, чтобы «дорогая для них Россия сделалась воистину “Святою Русью”» [Кушнеров, Долгополов, Иванов 1905: 13, 15]. Таким образом баптисты обращались к истории христианства и к представлениям о сущности России, чтобы заявить свои права на будущее страны.

В последние годы существования империи в умах баптистов были нерасторжимо переплетены патриотизм и религиозное возрождение по сценарию западной Реформации. Передовица с красноречивым заголовком «Реформация идет!» [Реформация идет 1910:1] в еженедельной газете Проханова «Утренняя звезда» отмечала признаки растущего движения за национальное религиозное преображение. Духовная миссия баптистов в России – постоянная тема в духовных гимнах и стихах евангеликов. На открытии баптистского молитвенного дома в Петербурге в 1911 г. в песнопении встречались такие слова: «Спасем Россию Распятым Христом» [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 257, л. 7об.]. См. также [Братский листок, № 6 (июнь 1908): 8]. Стихотворение в журнале «Баптист» возглашало: «Наша Русь, земля родная, / Начала вставать / И Евангелию Христову / Сердце отверзать» [Баптист, № 5–6 (1914): 23][95].

Русские баптисты также обращались к традиции славянской Реформации, вспоминая о гуситском движении в Богемии XV в. В прошении, поданном правительству в 1915 г. по поводу преследований в военное время, Проханов отмечал, что верования русских евангеликов, в особенности относительно причастия и крещения верующих, скорее соответствовали учению гуситов, а не лютеран. В прошении делался такой вывод: «Явствует, что евангельские христиане в России не сделали ничего другого, как только осуществили те евангельские начала, за которые страдали еще до Реформации славянские христиане, называвшиеся богемскими братьями» [Проханов 1915: 22][96]. Русские верующие стремились распространять свою, славянскую реформацию[97].

Среди многочисленных примеров адаптации национальных символов баптистами наиболее скандальным для правой прессы и чиновников стала неправославная версия национального гимна «Боже, царя храни». На Всероссийском съезде в Петербурге в сентябре 1910 г. баптисты спели гимн, поменяв строки «царствуй на страх врагам, царь православный» на «царствуй на страх грехам, царь ты наш славный». Чиновник МВД, надзиравший за собранием, поднялся и потребовал прекратить пение. На него не обратили внимания. После собрания между этим чиновником и петербургским пресвитером Фетлером состоялся публичный диалог, в котором чиновник сказал, что правительство не потерпит ситуацию, «что в России каждый сочиняет для себя свой собственный национальный гимн» [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 263, л. 17–18][98]. Однако, несмотря на возмущение властей, в дальнейшем баптисты продолжали делать именно это.

Таким образом, пытаясь сделать свою веру русской и создавая программу русской Реформации, русские баптисты оказывались на топкой почве споров о природе русской идентичности и о том, насколько западные идеи могут прижиться в России. Эти споры были характерны для позднеимперского российского общества, в котором проходили стремительные трансформации. Тема русской идентичности неизменно присутствовала в отношениях баптистов с государством, государственной Церковью, прессой и соседями-селянами. Она регулярно появляется в их отчетах об обращении. В ту эпоху шли дискуссии о том, что именно составляет «западную» и «русскую» идентичность, «западные» и «русские» ценности. Баптисты служили важным примером для целого ряда групп, вовлеченных в эти дискуссии; каждая из них при оценке баптистов стремилась определить, что означает тот ли иной аспект русскости.