Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

Тема баптистской угрозы снова всплыла в августе 1915 г. посреди думских дебатов по поводу формирования комиссии по борьбе с «немецким засильем» во всех областях русской жизни. Приводя примеры влияния людей немецкого происхождения на промышленность, управление и общественную жизнь, несколько депутатов отметили, что баптисты могут оказаться проводником германского культурного влияния на русское население. Протоиерей Алексей Станиславский, правый депутат от Харьковской губернии, призывал запретить штундистские и адвентистские собрания. Последовали дискуссии по поводу баптистов. Министр иностранных дел князь Н. Б. Щербатов утверждал, что терпимо относится ко всем верам, но также что среди баптистов есть «немало несомненных орудий немецкого правительства», о дебатах см. [Новое время, 4 августа 1914: 3]. Александр Керенский от партии трудовиков и Павел Милюков, историк русской культуры и глава кадетов, горячо протестовали против создания комиссии. В конце концов состав комиссии по борьбе с немецким засильем был одобрен, а вопрос о том, следует ли запретить деятельность евангеликов, был поставлен на повестку дня.

Уже летом 1913 г. в прессе ходили слухи, что баптистов официально объявят особенно вредной сектой, таким образом лишая их прав, которые сектанты получили в 1905 г. В конце июля Фетлер, баптистский пресвитер из Петербурга, написал министру внутренних дел с просьбой разъяснить, правдивы ли эти слухи. Он получил отрицательный ответ, и баптисты ненадолго вздохнули свободно [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 195, л. 143–145]. Однако с началом войны в правительственной корреспонденции опять возникла тема внутренней опасности, и в марте 1915 г. тайная полиция усилила надзор за всеми сектантами, уделяя особое внимание баптистам [ГА РФ, ф. 102 (ДП/ОО), оп. 1914, д. 85, л. 25–26 об.]. В 1916 г. министр внутренних дел и министр юстиции обменялись письмами на тему перспективы закрытия Союза евангельских христиан и объявления этой секты «опасной» для государственных интересов. Тем не менее было решено, что такой ход сопряжен со слишком большим риском, в особенности с риском вызвать недовольство Британии, военного союзника России [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 310, л. 272; д. 198, л. 74, 78].

В военное время у царских чиновников возобновились опасения, что вера баптистов и евангельских христиан может способствовать росту пацифизма. Однако ни в одном вероучительном документе этих религий не содержалось положений об отказе от военной службы. Напротив, евангелики подчеркивали долг верующего по исполнению своих гражданских обязанностей, включая военную службу, хотя кредо евангельских христиан содержало оговорку: «…но имеем общение с теми, кто иначе мыслит в этом вопросе» [История евангельских христиан-баптистов 1989:176; РГИАф. 821, оп. 133, д. 198, л. 67]. Но поскольку обе деноминации также провозглашали послушание земным законам лишь в той степени, в которой оно не противоречило их религиозным убеждениям, царское правительство давно подозревало их в нежелании служить и предпринимало меры, чтобы проверить справедливость этих подозрений. До войны все расследования показывали, что пацифизм среди евангеликов не был ни достаточно распространен, ни достаточно влиятелен, чтобы оправдать закрытие евангелических общин [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 1, л. 83; ГА РФ, ф. 102 (ДП/ОО), оп. 1913, д. 85, л. 38 об. – 39, 237–238 об.][112]. Однако с началом войны департаменты полиции и духовных дел вновь обратили внимание на эту потенциальную угрозу [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 198, л. 10,68,95; ГА РФ, ф. 102 (ДП/ ОО), оп. 1915, д. 132].