Русские беседы: лица и ситуации

А.Т.: Да, но если мы говорим о русском католицизме, то, если использовать введенный оборот, в XIX в. это всегда семейная история. Мы можем вспомнить Волконских, мы можем вспомнить, разумеется, Голицыных, историю Ростопчиных. И если говорить о семейных сюжетах, можно прокомментировать этот аспект, который можно назвать одним из центральных.

Р.Т.: Да, безусловно, один из центральных. Я отношусь к категории историков, которые ищут, как нащупать в процессе изучения прошлого какие-то нарративы, какие-то сюжеты, которые имеют интересную динамическую перспективу и захватывающее содержание.

Что касается Гагарина, его отношений с отцом, его отношений с матерью. Я работал в основанной им Славянской библиотеке, в Медоне близ Парижа. В ней хранился личный архив Гагарина и его собрание книг, в том числе редких средневековых русских рукописей. Теперь она, к сожалению, переехала и раздроблена, что представляет собой самую настоящую трагедию, не побоюсь этого слова. Орден Иисуса, как и многие другие западные институты, манкирует русской темой. Работая там, я нашел десятки писем Гагарина, относящиеся к периоду новициата. Там есть несколько занимательных романических сюжетов. Например, его слуга Григорий, который остался при нем во Франции, но потом решил жениться на француженке, прачке, если я не путаю, и не захотел возвращаться в Россию: он опасался, что его забреют, возьмут в солдаты. Гагарин много пишет об этом в своих письмах и о том, что хочет обеспечить семейную жизнь своего Григория.

Согласно известной пословице, для лакея господин не может быть героем. Так и здесь. Григорий смотрел на Гагарина как на барина, который занимается какими-то своими делами, ушел в какую-то непонятную сферу и не очень о нем заботится. В письмах Гагарина получается целая маленькая повесть из этой темы. Что стало с Григорием, мы не знаем, он, видимо, осел во Франции и, может быть, офранцузился, подобно Пелагее Тургеневой, незаконной дочери писателя (и парижского знакомца Гагарина), вывезенной им в Париж, где она преобразилась в Полин Брюэр, une bourgeoise fançaise.

Сам Гагарин в 60-е годы преподавал в иезуитской семинарии во Французской Сирии, Печерин приблизительно в то же время служил капелланом в госпитале в Дублине. Эту сторону деятельности наших изгнанников можно рассматривать как их церковно обусловленное отдаление от культурного пространства России. Но впоследствии, как я упомянул, Гагарин основал свою Славянскую библиотеку и посвятил себя делу обращения родной страны.

Добавлю, что, когда я думаю о Лунине, Гагарине, Печерине, Волконской, мне даже термин «русский католицизм» не совсем ясен. Уж очень они разные. Есть русские католики (обращения в католицизм русских дворян были довольно часты), есть польские дворяне-католики из Царства Польского. Есть немцы-католики, как, например, колонисты, обосновавшиеся на Волге по приглашению Екатерины II. В ордене Иисуса именно поляки курировали «русское направление», и у Гагарина происходили с ними частые столкновения. Он ведь всегда оставался русским патриотом и русским аристократом. И есть греко-католические церкви – русская и украинская.

Подхожу к пересказу одной мысли Святополка-Мирского, из его истории русской литературы, когда он отмечает, что та культура, которой мы дорожим, которую изучаем и чаще всего обсуждаем, – это культура элитная и семейная, в том смысле, что многие ее представители были связаны узами семейными или генеалогическими.

– Но Печерин отказывается от семейного круга, и прехарактерное название его основного труда – «Замогильные записки»…

Р.Т.: Какая-то у нас экуменическая связь!

– Теперь все в порядке! Экуменическая связь в России – погрешность Wi-Fi! Но мой вопрос – о Печерине. Он яростно отказывается от семейного круга, соответственно, как-то выделяется для вас на общем фоне или же нет?

Р.Т.: Конечно, выделяется. Я сейчас вспомнил, что в дневниковой записи 1842 г. политически продвинутый Герцен называет Чаадаева «ужасно отсталым» и «голосом из гроба». Вполне замогильный момент! Что касается наследия Печерина, то в нем есть немало занятных эпизодов, например, описание общения с Гагариным в 1844 г. Это довольно любопытные комментарии с элементами демократического или даже разночинного контрснобизма, поскольку для него Гагарин все равно был барином, пусть и римско-католическим.

Вообще очень часто вот это слово – «барин» – всплывает, когда современники говорят о Гагарине. Он остается барином, даже надев сутану.