Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Впрочем, в отличие от Костомарова, для Кулиша «славянское возрождение», «славянский вопрос» имеет в 1840-е весьма малое значение – он редко упоминает о «славянах», в центре его внимания находится собственно Украина/Малороссия – ее великое прошлое, которое он рисует, опираясь и на традиции козацкой историографии, и на распространенные романтические представления – в сопоставлении с современным упадком. В зависимости от того, к какой аудитории он обращается, он подчеркивает либо «уходящее прошлое», либо надежды на будущее, в отсутствие какой-либо реальной сферы деятельности, помимо писательства и исторических работ, эти надежды получают самый неопределенный и при этом радикальный характер: мечты, ничем не сдерживаемые, получают произвольное развитие, но при этом лишены конкретики. Обращаясь к Юзефовичу в цитированном выше письме от 10 сентября 1845 г., Кулиш отчетливо разводит две аудитории, которым адресованы его планируемые исторические работы, – русские, которые получат возможность изучать «наше отжившее прошлое», и «мы сами», которые смогут «основательнее познать самих себя». Для русской литературы Малороссия в аргументации Кулиша выступает живым источником:

«Русский поэт, возвышенный до всеславянской идеи, если б захотел, посредством изучения, пережить богатою жизнью нашего народа и таким образом пополнить и усилить свою русскую душу, то почти не имеет для этого средств: Малороссия в нормальном своем состоянии представляет почти бесцветный обломок прежней Малороссии, а литература наша, по недостатку народной эрудиции в литераторах, выразила в себе жизнь нашего народа тоже весьма слабо, (кроме народных песен, которых, впрочем, издано весьма мало)» (Кулиш, 1899: 200).

Кулишу в данном случае важно легитимировать свой интерес перед внешним, русским взглядом – показать и доказать, что дает России обращение к малороссийской стороне, в чем потребность изучения последней:

«Политическая жизнь Малороссии давно кончилась, та жизнь, которая выражается в языке, костюмах, обычаях и пр., – назову ее хоть поэтическою, – также с каждым годом теряет свою выразительность. Малороссия скоро сольется в одно тело с Россиею. Это и хорошо, но не хорошо ТО, что она, расцветая около двух веков такою сильною, такою пышною народной жизнью, при слиянии с народом русским, мало привнесла в него элементов новых, выработанных собственными силами во время отдельного своего существования. Было время, когда мы, малороссияне, в соприкосновении с русскими, могли бы, так сказать, напитать их запахом своих степей, придать им богатства колорита своими народными краскамщ осиять их блеском своей поэзии, но в то время и мы не были еще так просвещены, чтобы знать себе цену и они были слишком невежественны, чтобы не пренебрегать нашим языком, поэзиеЮ, нравами. Если б мы до сих пор сохранили вполне свою народную характеристику, о! я уверен, что после влияния, произведенного на русских романами Вальтер Скотта, мы сделались бы для них предметом особенного изучения, но в нынешнем своем состоянии, когда мы так обрусились и оставили в удел одним мужикам свой родной язык и свои обычаи, мы не можем вносить в бедное жизнью общество русских никакого нового элемента» (Кулиш, 1899: 199–200).