Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Но это лишь одна сторона интереса, практически одновременно с этим Кулиш старается организовать малороссийские издания для народа, чем заинтересовывает богатого малороссийского помещика, потомка козацкого старшины Г.П. Галагана. В письме к последнему Н.А. Ригельман, во многом разделявший славянофильские воззрения, откликался: «Твои мысли по случаю разговора с Кулешом прекрасны уже и потому, что они имеют в основе такие благие намерения. Особенно мне понравилась твоя мысль об издании народного чтения, с сердечным участием примусь пособлять ей тотчас по приезде в Киев» (Ригельман, 1899: 188, письмо от 31 декабря 1846 г., Чернигов). Пытаясь обойти возможные цензурные сложности и препятствия иного рода, Ригельман ранней весной 1847 г. предложит Галагану:

«После разных размышлений, соображений и рассуждений, я пришел к той мысли, чи не лучше ли будет не откладывать твои намерения в долгий ящик, которого длина Бог знает какова была бы за неимением здесь настоящих деятелей, приступить к решению задачи исподволь, постепенно, хотя и не так блистательно. Чтобы не озадачить недругов, мы решились перевести на нашу речь некоторые статьи из „Сельского Чтения“ Одоевского, не выказывающие сильно московского характера. Нашлись младики, усердно принявшиеся за дело, так что оно разом вскипело и уже готово. Польза в отношении к ним самим – некоторый род упражнения в деле, дотоле совершенно чуждом, второе, выгода произвести на малороссийский свет то, что уже одобрено правительством, следовательно, не может быть преследуемо, третье, этим способом управляющие нашими палатами могут без зазрения совести подать руку помощи для распространения, четвертое и главное, что на безрыбье и рак рыба. Як се вам сдается? Напишить, братику, швидче ваше гаданье. Издание, вероятно, будет немного стоить, и согласен ли ты взять издержки на себя, в таком случае я сделаюсь редактором. Ты знаешь мои порожние карманы, вот почему я принужден обратиться к тебе с таким неделикатным предложением. Впрочем, если ты имеешь что-либо другое в виду, то не стесняйся, мы можем сделать складчину. Жду от тебя весточки с горячим нетерпением» (Ригельман, 1899: 191, письмо от 17 марта 1847 г., Киев).

Планы эти окажутся нереализованными – уже в следующем письме, от 2 апреля 1847 г., Ригельман сухо отметит сразу же вслед за известием об аресте Костомарова и Шевченко: «„Сельское Чтение* кн. Одоевского не могло быть приведено мною к окончанию, и об этом нечего более заботиться» (Ригельман, 1899: 194).

Если стремление издавать книги для народного чтения на малороссийском языке находило поддержку среди наследников козацких родов, а интерес к прошлому Малороссии подпитывался и благодаря официальной программе археографических публикаций, призванных утвердить, после польского восстания 1830–1831 гг., «русский» характер края, в свете историографической концепции Устрялова, представлявшей историю Великого княжества Литовского и Московской Руси как две временно разошедшихся, чтобы сойтись вновь в XVII–XVIII вв., части общей русской истории, то Кулиш в эти годы демонстрировал желание идти гораздо дальше, чем большая часть тех, кто составлял его круг общения. Так, его демократические настроения этого времени вызывали возражения со стороны Ригельмана, писавшего Галагану в последний день 1846 г. по поводу «Повести об украинском народе» (она была опубликована в начале года в журнале Ишимовой «Звездочка», и суждения, помещенные в ней, станут одним из основных пунктов обвинения Кулиша в деле Кирилло-Мефодиевского общества):