Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Быт русского образованного общества середины XIX в. (в это время еще вполне совпадавший с нормами культуры среднего дворянства) предполагал многослойность существования в сфере эмоциональной и интимной жизни. Чувства, которые можно было и надлежало испытывать к избраннице, находились в ином измерении по сравнению с теми связями, которые обычно сопровождали молодого человека. В русской литературе мало кто подробно вглядывался и описывал эту сложность, за исключением Писемского, за это удостоенного характеристики «цинического писателя», и во многом справедливо, поскольку и для него характерно пренебрежение множественностью регистров, как правило, связанных с этой сферой существования.

Если в приведенном обширном фрагменте из воспоминаний Василия Белозерского можно видеть воспроизведение позднего русского романтического канона (с особой ролью девушки, как правило, не столько осуществляющей действие, но демонстрирующей твердость и принципиальность, которой может быть лишен мужской персонаж), то его брат Николай, многолетний недоброжелатель Кулиша, собравший особое досье на него[81], напротив, движимый в том числе и «полицейской» логикой поиска «компрометирующих сведений», обращал внимание на «отклоняющееся» поведение, но «отклоняющееся» с точки зрения того же самого канона, внося в свои «Материалы…» информацию, напр., такого рода:

«До женитьбы в 1847 г. водился в Киеве с известной куртиз[анкой] Красковской, славившейся] прекр[асным] пением украинских] песен и любезностью с студентами» ((Нахлiк, 2006: 11–12)[82].

Впрочем, Василь Белозерский в свою очередь устранил из повествования другой сюжет, вполне укладывающийся в литературный канон, но вредящий семейной репутации. Кулиш, вскоре после свадьбы и заключения по делу Кирилло-Мефодиевского товарищества написавший роман в стихах «Евгений Онегин нашего времени» (осень 1847 г., вполне неудачный с литературной точки зрения, но ценный автобиографически), в нем довольно прозрачно повествует, что подтверждается другими источниками, о своем внимании сразу к двум сестрам, Александре, Саше, и ее старшей сестре Надежде. Именно выбор между двумя сестрами в первую очередь и обусловливает название романа, и вкладывает в уста «Нади» (прообразом которой была Надежда), выходящей замуж за подполковника в отставке и богатого помещика «Николая Тревогу» (реальным прототипом здесь был Михаил Забела), следующие слова:

… Я покорилась
Моей судьбе, а почему —
Известно Богу одному.

Белозерский вместо предложенного самим Кулишем сюжета «Евгения Онегина» предпочел жесткую романтическую схему верности в любви, без раздвоенности в избраннике, который оказывается временами сомневающимся, отступающим, слабым, но в итоге, как и твердая в своем решении суженая, отвечающим изначальному выбору сердца.

Выбор жены – и сама необходимость/желательность/ возможность женитьбы – представала для Кулиша одновременно и предметом рационального обсуждения, и страстного влечения. В дневнике Кулиш записывал 25 августа 1846 г.: