Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Сомнения Кулиша подпитывались еще и тем, что более чем за год, проведенный в Петербурге, будучи своим человеком в плетневском семействе, он сблизился с Ольгой Плетневой. Описывая уже в старости свои переживания молодости в рассказе «Дедушкин завет», Кулиш, зашифровав Александру под именем «Ашеньки», а Ольгу поименовав «Лидой», говорил о своих переживаниях в 1845–1846 г.: «Ашеньку я полюбил как семейную героиню, как олицетворение хозяйственных способностей, полюбил – уверял я себя, – только рассудком. Лида, в образе Грёзовой головки, властвовала над моим сердцем, властвовала безотчетно, поэтически. Грёз открывал мне в Лиде перспективу душевного богатства необъятного» (Кулiш, 1884: 574). В Ольге Плетневой Кулиш встретил девушку из образованного общества, живущую духовными интересами, столь непохожую на тот хуторской и провинциальный мир, в котором ему приходилось до этого вращаться. Но это же стало и причиной их разрыва – там, где требовалась общность взглядов, Кулиш встретил радикальное непринятие – и был достаточно доктринером, чтобы счесть границу непреодолимой. В той же повести он описывает эту решающую сцену следующим образом:

«Находясь под влиянием родных воспоминаний, однажды я долго разговаривал с Лидой. Мы оставались наедине и ходили взад и вперед по гостиной. Наконец я распространился о малорусском элементе, о его прошлом, о его возможном будущем. Я посвящал грёзовскую красавицу в религию моего духа, хотел сроднить ее с тем, что наполняло мое сердце с детства. Я открывал ей такие упованья, которых не мог высказать печатно… Лиду любил я, как сестру, воображал, что люблю даже нежнее, и допускал ее во святая святых юношеского жертвоприношения. Поглощенный собственными моими чувствами, я не замечал, что возбуждаю в сердце милой девушки чувства противоположные, и кончил мою речь словами:

– Может быть, настанет время, что и Вы займетесь изучением наших украинских песен, преданий, обычаев и полюбите их как родные.

– Никогда этого не будет, – отвечала Лида с какой-то, как мне показалось, надменностью, с каким-то пренебрежением.

Я остановился среди роскошно убранной гостиной и спросил:

– Никогда?

– Никогда, – отвечала она твердо.

Сердце мое как будто окунулось в горячую кровь. Я замолчал. Молчала и Лида. Эта минута была роковою и в моей, и в ее жизни» (Кулиш, 1884:586).

После охлаждения с Ольгой («возраставшая между нами близость остановилась в своем росте» – Кулиш, 1884: 593) Александра предстала для него в новом свете – ее «простота», принадлежность к хуторской жизни, простому укладу деревенского существования – теперь выступили в новом свете.

Если короткий роман с Ольгой освежил чувства Кулиша к Александре, то и в глазах семейства Белозерских его статус претерпел существенную перемену: на смену бедному провинциальному учителю пришел многообещающий столичный житель, командированный от правительства в ученое странствие с годовым содержанием в 1144 руб. 68 коп. серебром. Новое сватовство не встретило препятствий – свадьбу сыграли на хуторе Белозерских, Мотроновке, 24 января 1847 г., шафером был Шевченко, о чем Кулиш писал Плетневу 4 февраля: