Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Если первоначальное восприятие Кулишем Малороссии укладывается в рамки «антикваризма», восхищения и воспевания малороссийской старины, то к середине 1840-х отношение меняется, наполняясь перспективным содержанием – речь теперь идет о «возрождении» Украины, а поскольку ставка делается на будущее, то появляется возможность критического отношения к прошлому, более того, последнее оказывается необходимым, дабы преодолеть или не повторить те ошибки, которые привели к нынешнему положению.

На допросе в III отделении арестованный по делу Кирилло-Мефодиевского общества студент университета Св. Владимира Г.Л. Андрузский 14 апреля 1847 г., характеризуя существовавший в обществе спектр мнений^ показывал, что у общества были две цели: «главная… соединявшая всех, была: соединение всех славян воедино, принимая за образец Соединенные Штаты или нынешнюю конституционную Францию… частная при ней существовавшая цель малороссийская: восстановление Гетманщины, если можно отдельно (желание тайное), если нельзя – в Славянщине… Представителем главной цели: Костомаров – умеренно, полный его последователь – Н.И. Гулак… Представителем малороссийской цели: поэт Шевченко и Кулиш – в высшей степени» (КМТ-2: 501). Точность этих показаний Андрузского подтверждается всеми имеющимися в распоряжении посторонними свидетельствами: если для Костомарова горизонтом мышления был «славянский мир», то Кулиш особенного интереса к славянской проблематике в целом не проявлял. Примечательно, что, даже получив двухлетнюю заграничную командировку для приготовления к вступлению в профессорскую должность[94] и составляя сам себе инструкцию для занятий, в центр их он ставил малороссийский аспект, в частности намереваясь изучать связи «чешской речи» «с русинским и малорусским наречиями», «изучить литературу русинов и освоиться с народным их наречием, по отношению его к нынешнему малорусскому» (Нахлiк, 2007: 49]. Уже в старости, в 1885 г., характеризуя свои взгляды и взгляды близких к нему людей, Кулиш писал о радикальных националистических увлечениях времен молодости:

«…поддавали их [т. е. русских. – А. Т.], так сказать, анафеме, под польскою кличкою „москали“. Нам любо было тогда выражать племенной антагонизм еще более грубым словом. В анекдотических беседах мы называли соплеменников эстетического Пушкина кацапами, alias кацапнёю… Шевченко, воспитанный чтением псевдо-Конисского[95], расстаравил… рану, и мы сделались ненавистниками не только тех, которые, по нашему детскому воззрению, были виновниками бедственного положения нашей родной Украины, но и самых москалей, этого, по нашему тогдашнему мнению, грубого и ни к чему высокому не способного народа, который мы звали кацапами» (Кулиш, 1885: 64–65).

Данную оценку косвенно подтверждает суждение Костомарова на следствии, где он, дистанцируясь, писал:

«Украинофильство есть привязанность весьма малого числа малороссиян к своей народности, происходящая от того, что эта народность гаснет, народ меняет свой язык на русский, а известно, когда исчезает народность, всегда является в пользу ее агонистическое движение. Украинофильство глубоких корней не пустило, ибо книги, по-малороссийски писанные, расходятся плохо и появляются редко и преследование их скорее возбудит ТО, что усыпает навеки» (КМТ-1: 298).