Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

В центре обвинений Ригельмана оказалась статья Драгоманова «Литература российская, великорусская, украинская и галицкая», опубликованная в органе галицийских «народовцев», «Правде», в 1874 г., а в особенности то обстоятельство, что Драгоманов выделил три (!) литературы: (1) общую русско-европейскую и две народные, (2) великорусскую и (3) малорусскую (стр. 175–180, цитата из Драгоманова и разбор). Попутно заметим, что точка зрения, защищаемая Драгомановым, далеко не столь курьезна, как может показаться, если при спорах вокруг перевода Священного Писания речь шла о переводе на «простое наречие русское», как писал Фотий и как мыслили его сторонники, полагая что русское, что малороссийское лишь наречиями церковнославянского языка, то и для последующих десятилетий русский литературный язык отнюдь не выглядел устоявшимся. Принятый язык литературы, образованного общества воспринимался не только как плод недавних усилий, но и как до сих пор пребывающий в активном движении. Так, размышляя о трудностях, с которыми столкнется перевод богослужения на русский язык, Ю.Ф. Самарин писал И.С. Аксакову 23.Х.1872 г.: «Нечего себя обманывать: для простых людей наш славянский – почти то же, что латинский, с другой стороны, нельзя себе представить богослужения на языке не кристаллизованном, не отрешенном от развития и колебаний живого, разговорного языка, который, особенно у нас, изменяется так быстро, что книга, писанная тому назад лет двадцать и в то время казавшаяся образцовою по слогу, теперь кажется почти смешною [выд. нами. – А. Т.]» ([Аксаков, Самарин], 2016: 290). Понятно, что для 1870-х это уже не так, но ведь то, что мы называем «современностью», – результат нашего опыта, оглядки на прошлое, и потому мы судим обычно о современности так, как если бы она была недавним прошлым, той реальностью, которой уже нет, но которая имеет очертания, в отличие от современности, которой еще только предстоит их получить.