Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Прежде чем перейти к анализу «Книги…», необходимо кратко остановиться на истории Кирилло-Мефодиевского общества, с которым связано происхождение данного текста. Собственно, «общества» в строгом смысле слова, с определенными критериями членства и единой политической программой, не возникло, это был скорее «кружок интеллектуалов-единомышленников» (Papazian, 1970: 65), которые лишь отчасти сходились во взглядах. Н.И. Костомаров писал в 1883 г.: «Вот уже прошло с тех пор тридцать пять лет, воды много утекло, и те, которые тогда поступали на службу, теперь уже получают полную пенсию, следовательно, самое это событие отошло уже в мир истории русской протекшей жизни: пора сказать о нем сущую правду, а правда о нем будет такова, что общества Кирилла и Мефодия не существовало, происходили только разговоры о нем, без всякого намерения основывать его. Действительно, Кулиш и Шевченко не были участниками разговоров, происходивших в генваре 1846 года, Кулиш находился тогда в Петербурге, а с Шевченко я еще не был лично знаком, но я слишком хорошо помню, что ни от того, ни от другого мы с нашими славянскими симпатиями не таились…» (Костомаров, 1883: 230). С годами став только осторожнее, и к тому же в ситуации, когда украинский вопрос вновь оказался на повестке дня, Костомаров в данном случае искажает прошлое, утверждая, что все ограничивалось только разговорами, «без всякого намерения» основать общество, но материалы следствия (Кирило-Мефодiївськое товариство, 19901) позволяют согласиться, что, основанное в конце 1845 г. (т. 1, № 156, стр. 177, № 357, стр. 295–296) Н.И. Костомаровым, Н.И. Гулаком и В.М. Белозерским тайное общество, чуть позже, в начале 1846 г. получившее имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия (т. 1, № 510, стр. 399, протокол допроса В.М. Белозерского 24.IV. 1847), ограничилось составлением устава, «Книги бытия украинского народа», двух воззваний (к «братьям великороссиянам и полякам» и к «братьям украинцам»), изготовлением трех колец с именами св. Кирилла и Мефодия – и противоправительственными разговорами.

Поскольку именно противоправительственные разговоры и обсуждавшиеся в них планы деятельности составили основное содержание обвинения, то из этого и вытекает невозможность отчетливо разграничить членов общества от других участников схожих [31] разговоров, что вынуждало, например, П.А. Зайончковского говорить о кирилло-мефодиевцах в разных смыслах, включая в число собственно членов «лишь Костомарова, Гулака, Навроцкого, Пильчикова и Петрова… Но Кирилло-Мефодиевское общество не было еще оформленной организацией… Согласно с этим определением, можно считать также членами общества литератора Кулиша, студентов Маркевича, Андрузского, Посяду, помещика Савича и, наконец, Шевченко» (Зайончковский, 1959: 68–70). Следствие разделило всех привлеченных по делу и найденных виновными на три категории:

(1) члены «Украйно-славянского общества», которое «существовало, но только несколько месяцев – в исходе 1845 и начале 1846 г. между тремя лицами: Гулаком, Белозерским и Костомаровым» (т. 1, № 69, стр. 64, доклад кн. А.Ф. Орлова Николаю I о деятельности Кирилло-Мефодиевского общества и предложения о наказании его членов, от 26.V.1847), причем Гулак был квалифицирован как «главный руководитель Украйно-славянского общества» (там же, стр. 69),

(2) «лица, приближавшиеся к Украйно-славянскому обществу», к которым были отнесены Навроцкий, Андрузский и Посяда (там же, стр. 66),

(3) и «лица, виновные в преступлениях, отдельных от Украйно-славянского общества» – в эту категорию вошли Шевченко и Кулиш (там же, стр. 67–68).

Столь ограниченные результаты следствия, равно как и сравнительная мягкость наказания и назначение его по докладу без суда, были связаны с тем, что правительство оказалось не заинтересовано в придании делу громогласности, а главным предметом опасений на первом этапе расследования были предполагаемый польский след и международные связи заговорщиков. Как докладывал кн. А.Ф. Орлов в заключении по делу, «сведения, первоначально полученные и даже открывавшиеся при дальнейшем развитии следствия, представляли Украйно-славянское общество весьма в важном виде и многие обстоятельства заставляли думать, что общество имело окончательное устройство тайного злоумышленного дела…», но в дальнейшем следствием было открыто, что «сколь ни важна в разных отношениях вина прикосновенных лиц, но собственно политическое зло, к счастью, еще не успело развиться до той степени, как представлялось по первоначальным сведениям. Доносы и первые сведения, как всегда бывает, преувеличивали важность, и дело оказалось в виде менее опасном» (там же, стр. 63, 64).