Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

«Чем возмущают вас эти писатели? Они, говорите вы, унижают исторические знаменитости. Так что же? Если они говорят неправду, против неправды есть оружие – истина, выжатая из строгой критики. Выступайте, защитники патриотической чести, выступайте во всеоружии истины против непартиотов, обличайте их путем науки, размечите как паутину их хитросплетения!» (Костомаров, 1928 [1877]: 262).

Собственно, в 1877 г. он мог бы заметить, что в отличие от споров 1860-х годов теперь он сам оказался в положении, когда вынужден, спасаясь от «строгой критики», прибегать к защите предания и необходимости, со своей точки зрения, его сохранения. Следует отметить, что последовательность в полемике никогда не была добродетелью Костомарова – он был не только весьма публицистичен (правда, не столько непосредственно в тексте своих работ, сколько в выборе тем), но и чаще всего находился в ситуации, когда не мог до конца договорить собственную позицию – отсюда столь частые у него в публицистике недоговоренности, ситуативная расстановка акцентов и т. п. Так, общеизвестно, что, будучи автором т. н. «федеративной» теории Древней Руси, Костомаров никогда публично не касался современности – федеративный принцип выступал как принцип объяснения давно прошедших времен. Но и при этих условиях М.О. Коялович, например, рассматривая работы Костомарова, писал: «наши малороссийские федералисты, или, как иначе их называют, сепаратисты» (Коялович, 1901: 424). С тем большей решимостью Костомаров отвергал упрек в «федерализме» применительно к современности в ситуации 1864 г., сразу же после Польского восстания, отвечая юристу А.Л. Лохвицкому на его замечания, сделанные в докторской диссертации (Лохвицкий, 1864):

«Откуда это взял г. Лохвицкий, будто я полагал, что надобно „дать жизнь“ удельным землям в настоящее время? Смею уверить многоуважаемого г. Лохвицкого, что мой мозг еще не дошел до такого состояния, чтобы я считал возможным разделить Россию по тем племенам, которые перечисляются на первых страницах нашей летописи, и поднять из векового праха Дреговичей, Кривичей, Радимичей и Вятичей. Если я говорил об изучении этнографических следов нашей старины, то для узнания и уразумения старины, а никак не ради ее воскрешения, не с задними целями устраивать Россию на будущее время каким-то федеративным способом на основаниях древнего удельно-вечевого уклада русской жизни» (Костомаров, 1928 [1864]: 202).

Только достаточно внимательный читатель мог обратить внимание на то, что Костомаров отвергал упрек и подозрение в желании «устраивать Россию» именно «на основаниях древнего удельного-вечевого уклада» – от других способов и форм федерирования он не отрекался. Гораздо более откровенен был Костомаров в письме к гр. А. Д. Блудовой, относящемся к 1861 г., отвечая на ее аналогичный упрек:

«Я действительно сочувствую федеративному устройству будущей России, но какому? Отнюдь не по народностям, ибо это неудобно и нелепо, не принесло бы никакой пользы. Но я желал бы самоуправления областей, как великорусских, так и южнорусских, так и смешанных. Но от такой федерации (если это можно назвать федерацией) и Вы не прочь» (Абрамович, 1926: 86)[58].

Федерализм и единодержавие