Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

В русской историографии Костомаров в первую очередь известен своей уже упоминавшейся выше «федеративной» теорией Древней Руси. Если федеративные настроения и чаянья были близки ему с 1840-х годов и нашли яркое отражение в созданной им «Книге Бытия Украинского народа» (см.: Тесля, 2015), то развернутое применение к русской истории они получили только в начале 1860-х, в двух знаковых публикациях издаваемого кружком украинофилов в Петер бурге, ядро которого составляли бывшие участники дела «Кирилло-Мефодиевского общества», журнала «Основа»:

а) «Мысли о федеративном начале древней Руси» (1861)и

(2) «Две русских народности» (1861).

В том же году вышла и объемная статья, призванная раскрыть заявленные тезисы на конкретном историческом материале – «Черты народной южнорусской истории». В последующем Костомаров неоднократно затрагивал данную проблематику как в исторических сочинениях, так и в публицистически х откликах, однако основным положениям предложенной концепции он оставался верен вплоть до конца своей жизни.

Прежде всего, Костомаров предлагает видение единой русской истории – субъектом которой служит «народ». Само это единство не лишено проблематичности – т. е. оно является «складывающимся», «образующимся» в ходе истории, а не данностью: в этом случае можно видеть влияние Н.А. Полевого, о котором Костомаров упомянул в своей вступительной лекции в Петербургском университете в 1859 г. наряду с Карамзиным (Костомаров, 1861: 7), проблематизировавшим понятие «государства» применительно к русской истории и делавший предметом своего рассмотрения не только его историю, а историю его формирования – и, следовательно, ставивший вопрос о силах и условиях, приведших к образованию единого русского государства[59]. Трактуя по-своему содержание и смысл «Истории русского народа» Полевого, Костомаров утверждал:

«Названием, данным своему сочинению, он заявлял требование, что история русского государства недостаточна, необходима еще история народа… Одно только название более всего осталось много знаменательным для нас от этого творения талантливого писателя» (Костомаров, 1861: 7).

Но поскольку народ оказывается имеющим свою историю, он перестает быть «естественной данностью», и тем самым возникает вопрос о том, что привело его к единству и что удерживает, воспроизводит это единство вновь и вновь. Племенного родства самого по себе, как постоянно отмечает Костомаров, недостаточно – мало того что с течением времени оно, вне других фактов, способно лишь ослабевать, так и сами «племенные» или «народные» черты мыслятся им в качестве изменяющихся во времени. По крайней мере, на таком взгляде настаивал он в 1877 г., утверждая:

«Я всегда был далек от того, чтобы признавать за народами свыше данные им свойства, остающиеся неизменными при всяких видоизменениях их жизни и быта, напротив, думал и продолжаю думать, что всякие нравственные свойства, кажущиеся нам присущими какому-нибудь народу или обществу, есть последствие разных историко-бытовых условий течения предшествующей народной и общественной жизни. Иные остаются долговременнее и, так сказать, прилипают к народному характеру до того, что мы готовы в них видеть что-то судьбою данное, другие – быстрее стираются под влиянием новых поворотов истории» (Костомаров, 1928 [1877]: 260).

То, что позволило всем народностям, образующим «народную стихию общерусскую», называть и сознавать себя «Русской Землей», – это:

(1) происхождение, быт и язык,

(2) единый княжеский род и

(3) христианская вера и единая Церковь (Костомаров, 1863 [1861]: 24).