Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

«Великорусы – не Финны, а Славяне, потому что не знают Финских наречий, а говорят Славянскими [выд. нами. – Л. Т]. Правда, крови финской много вошло в великорусскую, но она ассимилировалась славянскою. Подмесь финского племени не осталась без некоторого влияния на материальный и интеллектуальный строй великорусского народа, но господство осталось за Славянскою стихией. Мы не можем называть Славянами Мекленбургцев на том лишь основании, что их предки некогда были Славяне, – хотя славянское происхождение Мекленбургцев видно и в их перерожденном виде: тем не менее как ни рассуждай, а все-таки они останутся немцами. Так же точно мы не считаем русскими тех фамилий, которые давно уже ополячились. Забытое происхождение ничего не значит и может составить сущность только археологических рассуждений [выд. нами. – А. Т.]» (Костомаров, 1928 [1861]: 79). И далее: «И что вы думаете выиграть, утверждая, что великорусский народ уральского происхождения? Этим не выкинете его из Славянской семьи, откуда бы ни происходили его предки. Будут ли Великоруссы – ославянившиеся Уральцы, или смесь племени, или, и что всего вернее, – Славянское племя с примесью Чудского и Тюркского, они все-таки останутся тем, что они теперь, т. е. Славянами, потому что говорят наречием славянского корня и никак не могут быть тем, чем, по вашим предположениям, были в незапамятные времена» (Костомаров, 1928 [1861]: 83).

Итак, «народность», «национальность», «племя» определяются по языку – собственно, таким образом Костомаров и доказывает родство новгородцев обитателям Южной Руси, – но следствием из, на его взгляд, доказанного языкового родства оказывается теперь уже общность происхождения, свойства природные. Так, поскольку «Великий Новгород в этнографическом отношении составлял ветвь несравненно ближайшую к Южно-Русской народности, чем к Великорусской и Кривской» (Костомаров, 1863 [1861]: 35), то «долго и постоянно склонялся к Южно-русской Земле, и только после внутренней борьбы, когда притом запустение Киева лишило его тяготеющей силы, начал тяготеть к Восточной Руси, но всегда с каким-то внутренним противодействием, с готовностью склониться в другую сторону, если бы представился случай» (Костомаров, 1863 [1861]: 34, ср.: Костомаров, 1868 [1863]: 58).

Как бы то ни было, «русский народ» оказывается осознающим свое единство благодаря трем указанным выше началам: