Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

«Где только Славяне были предоставлены самим себе, там они оставались с своими первобытными качествами и не выработали никакого прочного общественного строя, пригодного для внутреннего порядка и внешней защиты. Только крепкое завоевание или влияние иноземных стихий могло бы привести их к тому. Шляхетская Польша, едва ли не самая чистая славянская нация, сохранившая в своем национальном характере те черты, которыми отличались славяне за тысячелетия, резко показала истории, к какому политическому и общественному строю способны прийти Славяне, предоставленные самим себе, свободно развивая свои древние национальные задатки. Польша выработала себе республику, но без тех свойств, которыми может держаться республика, дала своей республике монархическую внешность, но питала постоянное отвращение к монархии и вечно опасалась превратиться в настоящую монархию. Так делалось в той славянской стране, которая менее других подвергалась насильственному давлению иноземщины. В Чехии монархический элемент был вносный, немецкий. В Сербии он явился временным продуктом византизма и не представлял ничего прочного. Но Русь сроднилась с монархизмом более, чем все другие славяне, только здесь он вошел в плоть и кровь народа до такой степени, что русское политическое общество сделалось почти немыслимым иначе, как образе монархии [выд. нами. —А. Т]» (Костомаров, 1872 [1870]: 4).

Усложняется и трактовка «веча» – теперь Костомаров предлагает специфическое политико-правовое истолкование отношений «Земли» и «веча», где последнее «само по себе» не обладало верховной властью – «оно было только ее выражением, верховная власть по внутреннему смыслу оставалась не за вечем, а за Землею» (Костомаров, 1872 [1870]: 37), т. е. «вече» понимается как репрезентант «Земли». Более того, теперь Костомаров прямо воспроизводит примеры отсылки к «Земле», которые девятью годами ранее критиковал в работах Аксакова (ср.: Костомаров, 1861а: 26–28, 30–31), не приводя тогдашних оговорок: