Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Тридцать первым гвардейским авиационно-истребительным авиационным полком командовал подполковник Борис Николаевич Ерёмин. Это был интеллигентный, грамотный и культурный человек лет тридцати трех, хороший летчик, водивший полк на боевые задания и вообще командовавший довольно умело, что обеспечивало ему неплохой авторитет среди личного состава полка и дивизии, тем более, что он в воздушных боях сбил несколько «Мессеров». У нас в дивизии он считался передовым летчиком, хотя и воевал осторожно, без излишней бесшабашности, как человек, стремящийся уцелеть, что всем нам грешным было свойственно. Ерёмин был одним из тех летчиков, которые совершили головокружительную карьеру. Девку-Фортуну Борис ухватил за косу оригинальным образом. В 1942 году всю страну, через прессу, обошло сообщение о том, что председатель одного из саратовских колхозов Головатый, подарил самолет нашим летчикам, дерущимся над Сталинградом. Этот самолет попал Ерёмину и, купленный за проданную председателем бочку мёда, оцененную, как и самолет, в сто пятьдесят тысяч рублей, стал для Ерёмина поистине сладким. Для справки: мёд стоил тогда 1500 рублей за килограмм, как и через несколько месяцев после отставки Горбачева. Все возвращается на круги своя. Понятно, что «медовый» самолет, о котором знала вся страна, просто не мог воевать плохо. Поступали сообщения, что самолет Головатого сбивает одного «Мессера» за другим в дыму Сталинградских пожарищ. А когда Ерёмин, вдобавок ко всему побывав у Головатого в гостях, еще и женился на его дочери, став, таким образом, зятем члена Саратовского обкома партии, то его карьера уверенно пошла вверх. Всю войну Боря летал на «ЯК-1», исписанном как афиша кинотеатра в провинциальном городке. Надпись гласила, кто и кому подарил этот самолет. К сожалению, в начале пятидесятых годов бухгалтер колхоза, который возглавлял Головатый, сделал большую растрату, и потрясенный председатель умер от инфаркта — во всяком случае, это была официальная версия. Дальше Боре Ерёмину пришлось карабкаться в одиночку, но вышло у него неплохо — дослужился до генерал-полковника, стал шишкой в штабе ВВС страны — начальником ВВУЗ ВВС.

Его замполитом был майор Кравченко, не летчик, но хороший мужик, бывший секретарь райкома партии райцентра Левая Россошь Воронежской области, места, памятного мне по боям весной 1942-го года.

О руководстве нашего полка я уже рассказывал. Так что фигуры — исполнители расставлены на боевой сцене весны 1943-го года на Миус-фронте, можно дергать за ниточки и начинать действие, правда, упомянув при этом командира 73-го гвардейского истребительного полка майора Михайлюка, полного, основательного украинца, летавшего мало, но очень желавшего стать Героем Советского Союза, с чем приставал к командиру дивизии Гейбе и его замполиту майору Михайлину, летчику лишь по образованию.

А декорации на сцене были такие: между аэродромами в Ростове и главным аэродромом немцев в Таганроге нас разделяли всего немногим более тридцати километров: едва взлетел, и уже над позициями противника. Нужно было быть всегда начеку, для того, чтобы успевать прикрыть Ростов. Делали мы это не только по служебному долгу, но и по душе. Жизнерадостней в прошлом красавец Ростов был почти мертв. На улицах, которые, наконец-то, освободили от трупов, почти не было людей. Жители то ли боялись налетов немецкой авиации и сидели в подвалах, то ли ушли в станицы вокруг города, то ли их совсем не оставалось. Все парки были вырублены румынами на дрова, которые они продавали и самим жителям, требуя взамен золото и драгоценности.

Эту особенность румынских военных верно подметили еще Ильф с Петровым, описавшие, как румынские пограничники жадно сдирали «бранзулетки» с Великого Комбинатора, устремившегося в мир капитала. Поганое впечатление оставили румынские вояки в Нахичеванском районе города Ростова, с жителями которого мы общались. Люди подходили к расположениям частей с просьбой дать или продать кусочек хлеба. Они были оборваны и очень истощенны. Особенно туго было с солью. Должен сказать, что после того, как мы повоевали в Ростове, наши летчики приобрели, наверное, не очень похвальную, но легко объяснимую привычку радостно приветствовать румынских пилотов, попадавших к нам в руки, после чего отводить их к ближайшему овражку и расстреливать.

В конце февраля 1943-го года к нам на аэродром «Ростсельмаш» явился молодой парень лет двадцати трех, прилично одетый, и заявил, что он наш летчик, ранее служивший в составе этой же дивизии еще в 1941 году, сбитый немцами и переждавший на оккупированной немцами территории. Я стал его подробно расспрашивать, ведь повоевав в разных полках и будучи комиссаром, неплохо знал людей. Парень принялся петлять и путаться. Увидев такое дело, мы сдали его в отдел контрразведки, откуда нам скоро сообщили, что наш гость оказался немецким шпионом. Не исключено, что так оно и было.