Русские народные сказители

На славной на Московской на заставе
Стояло двенадцать богатырей без единого.
По них, по славной Московской заставе,
Пехотою никто не прохаживал,
На добром коне никто не проезживал,
Серый зверь не прорыскивал,
Птица черный ворон не пролетывал.
Проехала поленичища удалая,
Конь под нею, как сильна гора,
Поленица на коне, как сенна копна,
И надета на головушку у ней шапочка пушистая,
Пушистая шапочка и завесистая:
Спереду-то не видать лица румяного,
И сзаду не видно шеи белая.
Она ехала, собака, насмеялася,
Не сказала божьей помочи богатырям,
Проехала в раздольице в чисто поле,
Стала по-соловьему посвистывать,
И стала-то во всю голову покрикивать,
Кличет-выкликает поеинщика,
Супротив себя да супротивника:
"Ежели Владимир-князь стольно-киевский,
Не даст он мне поединщика,
Супротив меня да супротивника,
Самого-то я Владимира под меч склоню,
Под меч склоню да голову срублю,
Церных мужичков-то всех повырублю,
Божьи церквы все на дым спущу".
Стоят богатыри пораздумались.
Говорит-то старый казак Илья Муромец:
"Ай же вы, братьица мои крестовые,
Дружинушка добрая, хоробрая!
Стоим мы на славной Московской на заставе;
По той ли по славной Московской заставе
Пехотою никто не прохаживал,
На добром коне никто не проезживал,
Серый зверь не прорыскивал,
Птица черный ворон не пролетывал.
Проехала поленичища удалая,
Ехала, собака, в глазах насмеялася,
Не сказала божьей помочи богатырям.
На головке у ней шапочка пушистая,
Пушистая у ней шапочка и завесистая:
Спереду-то не видать лица румяного,
И сзаду не видно шеи белыя.
Ездит-то она по роздольицу чисту полю,
Посвистывает она по-соловьему,
Покрикивает она во всю голову,
Выкликает она поединщика,
Супротив себя да супротивника.
Кого же нам послать в раздольице в чисто поле
Поотведати-то силы у поганого?"
"Послать молода Алешеньку Поповича".
Повыехал Алеша во чисто поле,
Посмотрел на поленицу (из)-за сыра дуба,
То не смей он к поленице и подъехати;
Поскорешенько Алеша поворот держал,
Говорил-то Алеша таковы слова:
"Ай же братьица мои крестовые!
Хоть был-то я в раздольице чисто́м поле,
Посмотрел на поленицу (из)-за сыра дуба,
И не смей я к поленице и подъехати,
И не смел-то ея силушки отведати".
"Послать молода Добрынюшку Никитинца".
Повыехал Добрыня во чисто поле,
Подъехал к поленице ко удалыя,
То не смей у ней он силушки отведати,
Поскорешеньку Добрыня поворот держал,
И приехал он на Скат-гору высокую,
И говорил-то Добрыня таковы слова:
"Хоть был-то я в раздольице чистом поле,
Посмотрел на поленицу на удалую:
На правой-то руке сидит со́ловей,
На левой-то руке жавроленочек.
Не смел я к поленичище подъехати,
Не смел я у ней силушки отведати".
Говорил старый казак Илья Муромец:
"А на бою-то мне-ка смерть не писана:
Поеду я в раздольице чисто поле,
Поотведаю я силы у поганого".
Садится-то Илья на добра коня,
Поезжает он со Скат-горы высокия.
Говорил ему Добрынюшка Никитинец:
"Ай же ты, старый казак Илья Муромец!
Поезжаешь ты в раздольице чисто поле,
На этыи побои на смертные,
На этыи удары на тяжелые:
Нам куда велишь идти да куда ехати?"
Говорил-то старый казак Илья Муромец:
"Ай же братьица мои крестовые!
Поезжайте-тко на гору Сорочинскую,
Посмотрите-тко на драку богатырскую:
Когда надо мною будет безвременьце,
Поспешайте-то, братьица, ко мне на выруку".
Он ехал по раздольицу чисту полю,
И подъехал он под гору Сорочинскую,
Сходил там с добра коня богатырского,
И вшел-то он на гору Сорочинскую,
Посмотрел на поленичище удалое:
Ездит поленица по чисту полю,
Ездит поленица в поле, тешится,
Шутит она шуточку немалую, —
Кидает она палицу булатную
Под этую под облаку ходячую,
Подъезжает-то она на добром коне,
Подхватит эту паличку одной рукой,
То как лебединыим перышком поигрывает.
И не велика эта палица булатная,
Весом-то она да девяноста пуд.
У старого казака Ильи Муромца
Его сердце богатырское приужахнулось.
Сходил он с горы Сорочинския,
Приходил он к доброму коню богатырскому,
Пал-то он на бедра лошадиная,
И говорил-то он таковы слова:
"Ай же ты, мой бурушко косматенькой!
Послужи-тко ты мне верою и правдою,
Послужи-тко по-старому и по-прежнему,
Чтоб не побил бы нас поганый во чистом поле,
Не срубил бы он моей буйной головушки,
Не распластал бы моей он груди белыя,
Хоть на бою мне смерть не писана,
Переступит сила через велик закон".
Садился-то Илья на добра коня,
Он ехал раздольицем чистым полем
И наехал поленичищу удалую,
Он подъехал к поленице со бела лица.
Становили они коней богатырскиих,
Они сделали сговор да промежду собой,
Что разъехаться с раздольица чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Приударити во палицы булатныя.
Разъехались с раздольица чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Приударили во палицы булатный,
Они друг друга били нежалухою
И со всея силы богатырския,
И били они друг друга по белым грудям,
Как под ними были доспехи очень крепкие:
У них палицы в руках-то погибалися,
По маковкам отломилися;
Они друг друга не сшибли со добрых коней,
Они друг друга не били, не ранили,
Никоторого местечка не кровавили.
Становили добрых коней богатырскиих,
Они сделали сговор да промежду собой,
Что разъехаться с раздольица чиста поля
На своих на добрых конях богатырскиих,
Приударить надо в копья муржамецкия,
Как разъехались с раздольица чиста поля,
Приударили во копья муржамецкия,
Они друг друга били по белой груди,
По белой груди били нежалухою
И со всея силы богатырския;
Под ними доспехи были очень крепкие:
У них копья в руках погибалися,
По маковкам копья отломилися;
Они друг друга не сшибли со добрых коней,
Они друг друга не били, не ранили,
Никоторого местечка не кровавили.
Становили добрых коней богатырскиих
И сходили со добрых коней на матушку сыру землю:
Надо биться молодцам им боем-рукопашкою
И отведать надо силушки великоей.
Эта поленичища удалая,
Она была зла-догадлива,
Подходила ко богатырю могучему,
Старому казаку Илье Муромцу,
Подхватила-то его на косу бедру,
И сдынула выше го́ловы,
И ступила на белую грудь,
И берет свою рогатину звериную,
Заносила руку правую выше головы
И спустить хотела ниже пояса.
Тут по божьему повелению
Рука правая в плечи застоялася,
В очах у ней свет помущается;
Она стала у бога́тыря выспрашивать:
"Ты скажи-то мне, богатырь, святорусский!
Как-то молодца по имени зовут,
Звеличают удалого по отечеству?"
На бою-то Илье смерть не написана.
Разгорелось его сердце богатырское:
Как отмахнет свою руку правую,
И сшиб он поленицу со бело́й груди.
Он скорешенько скочил да на резвы ноги,
Схватил-то поленицу за желты кудри,
Сдынул он поленицу выше головы,
Спустил-то на матушку сыру землю,
Ступил он поленице на белы груди,
Берет свой нож булатный во белы руки,
Заносил он ручку правую выше головы
И спустить ю хочет ниже пояса.
Права рученька его в плече застоялася,
Во ясных очах свет помущается;
Стал у поленицы выспрашивати:
"Скажи-ка мне, поленица, попроведай-ка,
Ты с коёй земли, да ты с коей Литвы,
Как поленицу именем зовут,
Звеличают удалую по отечеству?"
Говорила поленица таковы слова:
"Ай же ты, старая базыга новодревняя!
Тебе просто надо мною насмехатися,
Как стоишь ты над моею грудью белою,
Во руках держишь кинжалище булатное!
Есть бы была я на твоей белой груди,
Пластала бы я твои груди белыя,
Доставала бы твое сердце со печенью,
И не спросила бы ни батюшка, ни матушки,
Ни твоего роду и ни племени".
Берет свой нож; булатный во белы руки,
Заносил он ручку правую выше головы
И спустить ю хочет ниже пояса.
Права рученька его в плече застоялася,
Во ясных очах свет помущается,
Стал у поленицы выспрашивати:
"Скажи-ка мне, поленица, попроведай-ка,
Ты с коей земли да ты с коей Литвы,
Как поленицу именем зовут,
Звеличают удалую по отечеству?"
Говорила поленица таковы слова:
"Ай же ты, старая базыга новодревняя!
Тебе просто надо мною насмехатися,
Как стоишь ты над моею грудью белою,
Во руках держишь кинжалище булатное!
Есть бы была я на твоей белой груди,
Пластала бы я твои груди белыя,
Доставала бы твое сердце со печенью,
И не спросила бы ни батюшка, ни матушки,
Ни твоего роду и ни племени".
Берет свой нож булатный во белы руки,
Заносил он ручку правую выше головы
И спустить ю хочет ниже пояса.
Права рученька его в плече застоялася,
Во ясных очах свет помущается,
Стал у поленицы выспрашивати:
"Скажи-ка мне, поленица, попроведай-ка,
Ты с коей земли да ты с коей Литвы,
Как поленицу именем зовут,
Звеличают удалую по отечеству?"
Говорила поленица и заплакала:
"Ай же, удаленький дородный добрый молодец!
Есть-то я из темно́й орды, хоробро́й Литвы,
Есть-то я вдовина дочь;
У меня была матушка калачница,
Калачи пекла, поторговывала,
Тем меня и воспитывала;
И я возросла до полного до возраста,
Имею силу великую в могучих плечах.
Избирала я коня богатырского,
И послала меня матушка
На славну на святую Русь
Проповедати про батюшка".
Старый казак Илья Муромец
Скорешенько соскочил со белых со грудей,
Берет ю за ручушки за белыя
И за нея за перстни за злаченые,
Становил-то ю да на резвы ноги,
Целовал он ю во уста во сахарныя,
И говорил он с ней таковы слова:
"Жил я в хороброй Литве
По три году поры-времени,
Выхаживал дани-выходы от князя Владимира,
И жил я у твоей родителя у матушки,
Спал я на кроватке на тесовыя,
На той на перинке на пуховоей,
У нея у самой на правой на ручке".
И называл ю дочерью себе любимою.
Они сели на добрых коней богатырскиих
И поехали по славну по раздольицу чисту полю
И в раздольице чистом поле разъехались.
Старый казак Илья Муромец
После бою, после драки великия
Пораздернул шатер беленький полотняный,
Лег он спать да прохлаждатися
А поленица-то удалая,
Она ездит во чистом поле,
Сама она да и пораздумалась:
"Хоть я ездила на матушку святую Русь,
То я сделала насмешку на святой Руси:
Он называл мою-то матку б..,
А меня-то назвал вы...й.
А поеду я ко городу ко Киеву,
И наеду я бога́тыря в чистом поле,
Убью-то я богатыря в чистом поле,
Не спущу этой насмешки на святой Руси".
Подъезжает к шатру беленькому полотняну,
Бьет она рогатиной звериной по белу шатру,
Со всея со силы богатырския.
Отлетел-то шатер беленькой в чисто поле:
Спит Илья Муромец, высыпается,
Не прохватится ото сна богатырского.
Ревет-то его добрый конь, бурушко косматенький,
Бьет во матушку во сыру землю
Правою ногою переднею:
Мать сыра земля продрыгивает,
Илья Муромец он спит, не прохватится,
Над собой невзгодушки не ведает.
Эта поленичища удалая
Бьет рогатиной звериною по его белой груди:
У Ильи-то чуден крест на вороте,
Не малый крест — полтора пуда.
Пробудился он от звона от крестового,
Скинул свои очи ясныя:
Стоит поленичища на добром коне
На́д верхом, как сильна гора,
И бьет его рогатиной звериной по бело́й груди.
Отмахнул свою он руку правую,
Он отшиб коня-то от белой груди;
Скорешенько скочил Илья на резвы ноги,
Схватил он поленицу за желты кудри,
Сдынул он поленицу выше головы,
Спустил он поленицу о сыру землю,
Спустил он поленицу, выговаривал:
"Не твой-то кус да не тебе-то есть,
И не тебе убить Илью Муромца!"
Ступил он поленице на леву ногу,
И подернул поленицу за праву ногу,
Он ю надвое поро́зорвал.
Первую частиночку рубил он на мелки куски,
И рыл он по раздольицу чисту полю,
Кормил эту частиночку серым волкам;
А другую частиночку рубил он на мелки́ куски,
Рыл он по раздольицу чисту повю,
Кормил он частиночку черным воронам.
Тут поленице и славу поют.